После развода. Зима в сердце (СИ) - Пылаева Юлия

— Паша, пожалуйста… — одними губами шепчет она, потому что по моему тотальному игнору догадалась, что свадьбы не будет.

— Вам обеим, — киваю на неё с мамашей, — первое и последнее предупреждение. Если вы ещё раз решите подкараулить Таню, наговорить ей гадостей и пригрозить, вам придётся иметь дело со мной.

— О чём речь? — хмурит брови Анфиса Олеговна.

— А вы не в курсе? — подначиваю.

— Нет, конечно! — она врёт, не краснея, зато по лицу Миланы видно всё.

Она пусть и не лишена двуличия, но, находясь в окружении порядочных людей, пытается им соответствовать.

Именно поэтому я, пусть и не хотел, но согласился жениться на выборе моей матери. Это было её предсмертным желанием — как она сама сказала. Рак прогрессирует быстро.

Её диагноз — для меня, любящего сына — был ударом.

И нет, никто не ставил мне ультиматум «бросить Таню». Однако не отреагировать на желание моей умирающей матери я не смог.

Для меня это стало долгом.

Долгом, ради выполнения которого я запретил себе даже думать о бывшей жене.

Именно по этой причине и развод передал семейному адвокату, который, как сука, скрыл от меня обстоятельства, которые вполне могли поколебать моё решение.

В любом случае у истории нет сослагательных наклонений.

Я поступил как гандон, и Таня имеет полное основание меня ненавидеть.

Но это не значит, что я продолжу плясать под чужую дудку, объясняя себе, что это нормально.

— Я плотно общаюсь со своей бывшей женой и планирую вместе с ней воспитывать свою дочь, — говорю во всеуслышание.

— Не думаю, что моя дочь на это согласится, Паша. Тебе придётся выбрать здесь и сейчас, — нажимает Анфиса Олеговна таким тоном, словно уверена, что у неё всё схвачено.

— Про выбор не может идти и речи. Я буду с Таней.

Я отдаю себе отчёт, что это звучит двусмысленно, не говоря уже о том, что я сильно забегаю вперёд. Но, может, и хорошо, что именно такие слова от меня услышали все присутствующие.

Потому что быть с Таней — это мое искренне намерение.

— Свадьбы не будет, — поясняю на случай, если у кого-то остались сомнения. — Помолвка была ошибкой. В первую очередь моей. Я должен был руководствоваться разумом, а не эмоциями.

О том, что мной овладел страх смерти матери, вслух я не говорю — чтобы не ранить её чувства.

— Что за цирк, а? Поиграл с моей дочерью и решил вернуться к своей… деревенщине?

— Пасть, — рявкаю, и она затыкается. Но я всё же завершаю мысль: — Закрыла.

— Паша… — мама встаёт с кресла и медленно подходит. — Это правда? И про Таню, и про вашего ребёнка?.. У меня есть внучка?..

— Снежана.

— Снежана… — повторяет она и с призрачной улыбкой на губах говорит: — Очень красивое имя.

Глава 17

Сказать, что в съёмном жилье я чувствую себя не в своей тарелке — это не сказать ничего. Хотя не каждый на моем месте ворочал нос от просторной, светлой квартиры с качественным ремонтом и огромными окнами.

Казалось бы, живи и радуйся, но нет.

Весь день меня сопровождает ощущение, что я нахожусь на чужой территории, которое я отгоняю, чтобы не загнать себя тревогу.

Как всегда, я посвящаю себя заботе о Снежане, в свободные моменты изучая квартиру, которую Золотов снял для нас.

Утренняя доставка продуктов из супермаркета, а потом и кофе сбили меня с толку. Я настолько научилась растворяться в заботе о других, что забыла, каково это — когда заботятся о тебе.

В моей жизни было только два таких человека. Тётя, царствие ей небесное, и бывший муж.

Такой поступок с его стороны я считаю неприемлемым. Я могла сама без труда собраться и сходить со Снежаной в магазин.

Вернётся — я всё ему выскажу.

Но он не возвращается до самого вечера. И я, облегчённо выдохнув (и почему-то решив, что он не приедет до завтрашнего утра), отправляюсь купать Снежану.

Надо же, он даже купил детскую ванночку и средства гигиены.

Держу в руках эти баночки, а в груди клокочет.

Я тоже знала его именно таким. Внимательным к деталям, умеющим проявлять заботу.

Мне с Пашей было очень легко. Если внешне он мог казаться человеком, с которым тяжело найти общий язык, то у нас с ним это получилось моментально.

Поэтому его решение развестись и стало для меня громом среди ясного неба.

«Я сплю с другой, она мне очень нравится» — это не те слова, которые я ожидала услышать после того, как мчалась домой счастливая с новостью о том, что я беременна.

Вот так и получилось, что мужчина, которому я доверила свою жизнь, которого беспрекословно любила и за которым была готова проследовать на край земли, всадил мне в спину нож.

А теперь я, находясь в квартире, которую он снял для нас с дочкой, стою и не понимаю: зачем ему всё это?

Ну вот зачем? Чтобы что? Неужели совесть заела?

Он ведь не «на отвали» и не «от балды» всё это подготовил. Видно, что у него на это ушли и время, и деньги.

А ведь он без пяти минут женатый мужчина…

На этом месте мне становится совсем грустно, словно мои зарубцевавшиеся старые-престарые раны вдруг открылись и начали кровоточить.

Только мы с дочкой приступаем к ванным процедурам, я слышу, как открывается входная дверь.

— Таня, я дома, — оповещает меня Золотов такой же фразой, как когда мы были женаты.

Сначала я из протеста сжимаю губы, а потом мотаю головой, потому что упрямством я ничего никому не докажу.

— Мы в ванной.

— Чем занимаетесь? — он осторожно приоткрывает дверь.

Я надеюсь, что он развернётся и уйдёт. Но нет, Паша заходит и, закрывая за собой дверь, остаётся в ванной вместе с нами.

Заметив папу, Снежана не перестаёт на него смотреть. Он полностью завладевает её вниманием.

— Можно я её искупаю? — спрашивает он, а мне сначала кажется, что я ослышалась.

— Искупаешь? — спрашиваю, не отводя от Снежаны взгляда.

— Да. Если ты не против.

Говорит он тихо и делает между словами паузы, выстраивая речь так, чтобы ни в коем случае не напугать нашу маленькую дочь.

— Паш… — тяжело вздыхаю. — Ты просишь меня о многом.

— Я знаю, что отличился качествами хренового бати, — с еле заметной горечью в голосе произносит он. — И мне многое придётся наверстать. Да, это можно начать делать завтра, но я не хочу ждать, потому что и так упустил слишком много времени, — с этими словами он присаживается рядом со мной.

Снежана всё так же провожает каждое его движение внимательным взглядом.

А у меня в тот момент сердце разрывается, потому что чисто по-человечески я понимаю, что он имеет в виду.

Но с губ срываются совершенно иные слова:

— Знаешь, есть такая народная мудрость, Паша, которая прекрасно отражает твою ситуацию.

— И что же это за народная мудрость такая?

— «Кто тебе? Сам себе».

Он усмехается и медленным движением проводит ладонью по щетине. Он так делает всегда, когда крепко о чем-то думает.

Мне хочется прибить себя за то, что прямо сейчас, находясь в маленьком помещении вместе с дочкой и ним, я чувствую себя… хорошо. Тепло. Надёжно. В безопасности.

Но ведь так не может быть, это нелогично. Только никак это ощущение я перебороть не могу.

— Ты полностью права. Кроме себя, мне винить некого, — на этом месте он шумно выдыхает.

— Мой руки и можешь её искупать.

— Спасибо, — звуки ему даются хрипло, но я не даю себе анализировать причину почему вдруг так.

Поблагодарив меня, Паша выпрямляется так быстро, словно у него вместо ног пружины. Помыв руки, он закатывает рукава и принимается купать Снежану.

Она на перемену реагирует робкой улыбкой, и, кажется, в этот момент сердце Золотова тает окончательно.

— Обалдеть, какая у меня дочь, — хрипло и проникновенно говорит он, мотая головой.

Я в этот момент стою у него за спиной и дрожу, словно нахожусь не в тёплой ванной комнате, где даже полы с подогревом, а на морозе.

Прочистив горло, я говорю, что мне нужно отойти на минутку, а сама, выйдя из ванны, бегу в самую дальнюю комнату, чтобы прореветься.