Наш папа - прокурор (СИ) - Тимофеева Ольга Вячеславовна

– Ахилл, давай дружить? – Вика гладит его лапку, Ахилл смотрит на нее подозрительно и лапу прячет под грудь.

– Ну, царь, не меньше. Вы посмотрите, Юрий Александрович, у него взгляд, будто мы тут его слуги.

– Будь с ним осторожна, – я вспоминаю, как он все время мешал мне Сашу целовать, – мне кажется, он понимает больше, чем может сказать. Сама же говоришь, царь, – продолжаю, – не гневи государя, холопка, иди, разбери чемодан, там его миски, лоток, воды чистой налей из фильтра. И гречки ему свари, только немного. Он на диетпитании.

– Будет сделано, царь батюшка, – Вика кланяется ему. Ахилл смотрит на нее свысока. Дает свое согласие.

Я принимаю душ, переодеваюсь. Когда возвращаюсь, чтобы проверить Ахилла, тот спит на спине, развалившись на половине дивана. Как Саша с ним справляется, такая тушка лохматая.

Я делаю снимок и отсылаю Саше.

Юра: “Барин отдыхает”

Саша: “Как проснется, позвони мне”

Ставлю сердечко на ее сообщение.

– Вик, у нас поесть что-то найдется? – иду на кухню.

– Остался греческий салат, могу яйцо вам пожарить. – Вика за столом в ноутбуке что-то пишет.

– Я сам. Как твой диплом?

– Пишу, завтра иду в архив. Все помню, как там задержаться тоже придумала.

– Аккуратней будь.

Достаю яйца и салат.

– Да я там, как своя, со всеми подружилась. Мне даже предложили остаться у них. Там место освобождается скоро.

– Что думаешь?

– А вы что думаете?

– Я только за, но риски ты сама знаешь.

– Пфф… Без рисков скучно. Да и вы правы во многом. Я сопоставляю все, что вы рассказывали, так и есть. Надо навести там порядок.

Делаю себе яичницу, а хочется представлять, что это Саша мне делает. Я бы сейчас подошел, обнял сзади и если бы не живот, может, и ужин не понадобился бы.

Трое… Я не представляю, как с одним можно все успеть, а тут трое. И Саша одна. Вопрос с отцом ребенка открыт. С Саней точно никто не живет. Если ей нужна помощь, она обращается или к моим друзьям, или ко мне. Больше нет никого и признаков его нет, но он же есть. Дети не берутся из ниоткуда.

Не хочется и лезть в ее жизнь, потому что там каждый раз каменная стена – и ни одного окошка, чтобы заглянуть и узнать, что по ту сторону. Спросить у кого-то, тоже самое, что собирать сплетни. Раз сама не говорит, значит, считает, что всем лучше не знать.

– Ой, смотрите, кто пришел. – Я оборачиваюсь на дверь, там появляется Ахилл и нюхает свои пустые миски.

– Больной проснулся, держи гречку, – накладываю ему ложку в миску.

Нюхает, смеряет меня взглядом. Если бы мог, то покрутил у виска. Пьет только воду.

– Врач сказал, есть гречку, Ахилл. Ты болеешь.

Накладываю себе яичницу, салат, отрезаю ветчины, сажусь за стол. Ахилл обнюхивает все, изучает. Вика за ним с любопытством наблюдает.

– Он такой важный и громадный. Как мешок.

– Красивый же.

– Красивый, как царь.

Накалываю ветчину и несу в рот. Только чувствую, как кто-то трогает за ногу и аккуратно цепляет кожу коготками. Ахилл смотрит на кусок мяса и гипнотизирует меня.

– У тебя диета, нельзя, Ахилл.

– Вы же понимаете, что он не будет есть гречку.

– Проголодается - съест.

Ахилл садится напротив нас и смотрит. Взывает к совести.

– Может, чуть-чуть?

– Нельзя, Вик, видишь, он больной?

– Да нормальный он, прихворнул чуток, но когда мне плохо, я, наоборот, от вкусняшек оживаю. Могу полбанки сгущенки умять, и легче становится. Жизнь снова играет красками, а мне эти бульончики куриные пихают.

– Может, тебе курицы сварить? – смотрю на кота. Что он ответит…

Я поднимаюсь, иду к морозилке и достаю кусок филе.

Ахилл трется рядом, нюхает, что-то мурчит даже.

– Сырое нельзя.

– Кот, он как ребенок, поблажек давать нельзя. Слабину дашь и все. Будет лежать у тебя на шее и хвостом перед лицом махать.

Ставлю на плиту кастрюлю и кидаю туда кусок курицы.

– Ох, Юрий Александрович, сочувствую вашим детям.

– А я чувствую, что мне кота на десять лет вперед хватит.

– И продукты вы переводите. Не будет этот благородный кот есть такое.

– Это назначение ветеринара.

– Может, ему молочка лучше? – Вика не отстает с предложениями.

– Молочку ему тоже нельзя.

– Вы бесчувственны.

Усмехаюсь Вике, сажусь за стол и доедаю. Ахилл все это время смотрит на меня.

– Как бы он ночью вам не отомстил, – язвит Вика.

Я беру кота на руки и несу на диван, кладу Сашину футболку рядом. Сам возвращаюсь на кухню, чтобы доесть.

– Мауууу, – слышу завывание из комнаты. – Маууауар.

– Бездушный вы, товарищ прокурор, – смеется Вика. – Он не даст нам уснуть, пока вы не накормите его нормальной едой.

Похоже на то…

– Он не очень-то и больной, – Вика стоит за спиной, пока оба смотрим на кота. Тот сидит на спинке дивана и недовольно машет хвостом.

– Капельницу с живой водой ему поставили. Видела бы ты, какой он был, когда его к ветеринару везли, ходить не мог.

– Я вам говорю, он есть хочет.

– Саша… ммм…. – откашливаюсь, – то есть Вика, ему нельзя. Диета. – Девушка улыбается, слышала, как оговорился, все поняла, но тактично промолчала. – Жди, когда курица сварится, Ахилл.

– А вы развлекайте его тогда, пока блюдо готовится.

– Может, ты поиграешь? Я что-то не очень по играм. Взрослый уже для этого. Вон, его игрушки, – киваю ей, а сам иду на кухню ужинать.

Вика о чем-то там говорит с котом, главное, чтобы не кормила. Я не спеша ужинаю, мою тарелку, довариваю курицу и мелко нарезаю. Захочет, поест.

Валерка всегда говорит, если болеешь, то можно не есть. Главное, много пить. Думаю, котам тоже подходит этот принцип.

Когда захожу к ним, Вика смотрит очередной детектив, кот спит на кресле. На одном диване с ней не лег.

– Спит?

– Да. Играть не захотел. Я включила фильм, – говорит шепотом, – он пошел, лег на кресло и наблюдал за мной. Теперь уснул.

– Пусть спит, будить не буду.

Она кивает, я закрываюсь у себя в комнате, достаю материалы дела отца Саши.

Итак.

Кто-то хотел его увольнения. Не просто увольнения. Чтобы его не было в городе. Даже, точнее, чтобы он молчал.

Теперь это место занимает некий Нестеров Алексей Игнатьевич. Кто-то за ним стоит. Чей-то друг, родственник? Пальцем в небо тыкая, искать знакомства бесполезно. Это как у Вики. Надо пройти по близкому окружению, родственникам, друзьям, школьным и университетским. Откуда он. Не верю, что случайный человек.

Еще надо проверить того электронщика. Можно было бы надавить, припугнуть, но одновременно можно спугнуть того, кто над ним. Понаблюдаю.

Что еще?

Мысли стопорятся.

Я ложусь на пол и начинаю отжиматься. Десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят, мышцы горят, я не останавливаюсь, семьдесят, тяжелеют и дубеют, восемьдесят, боль и напряжение вытесняют логичные мысли, девяносто, докачиваю до ста.

Выдыхаю, иду на балкон и дышу воздухом. Солнце выглядывает из-за дома напротив краем. Вот оно было, светило, а сейчас – раз – и спряталось. Чтобы завтра снова появиться.

И я вот так работал-работал, пока не появилась преграда и я спрятался. Не сам. Вынудили.

Наблюдаю, как один мальчишка показывает другому, как можно слепить из песка комок и кинуть его. Второй повторяет, только кидает не в песочницу, а на футбольную площадку, оставляя на покрытии след. Потом еще один.

Крикнул бы, остановил, но вижу, как к ним идет женщина. Ругает того, кто кидал.

Что и следовало ожидать. Ребенка уводят. А тот, кто все придумал, ни при чем. Остался главным.

Возвращаюсь в комнату, закрываю балкон.

Меня вот также перевели. А главным остался Антонов. Занял место прокурора района, меня же перевел в другой город, подальше отсюда. А зачем этому парнишке надо было, чтобы тот ушел? Мешал.

И я мешал.