Реши это (ЛП) - Калмз Мэри

«Кто ты такой?» - пишут в его ленте друзья.

«Где твое возмущение по поводу иммиграции и окружающей среды?»

Было много #НикМэдисонНюхаетКлейСнова.

Особенно плохо стало, когда руководство Halcyon связалось с мистером Коксом, который сразу же после этого позвонил, чтобы порвать Ника на куски и приказать ему:

– Положи свой чертов телефон! Ты хочешь, чтобы они подали на тебя в суд за нарушение? Ты хоть представляешь, сколько времени уйдет на то, чтобы заключить еще один контракт на запись, если ты сорвешь этот?

Повесив трубку, он обратил на меня свой ставший уже привычным смертельный взгляд. Возможно, я ухмыльнулся чуть больше, чем нужно, но он понял, что меня не проведешь. Со мной нельзя было шутить. И дело не в том, что никто меня не знал, а в том, что это было именно так. Я не смогу быть эффективным специалистом, если мое лицо будет повсюду.

Следующим в его арсенале трюков всегда был прием соблазнения, и я не удивился, что он не стал пробовать его на мне. Легко заметить, что он даже не смог завести меня; его крайнее отвращение было нетрудно не заметить. Я был не тем, что его привлекало, - слишком мерзкий и отвратительный, чтобы даже пытаться соблазнить. Чувство, или его отсутствие, было абсолютно взаимным.

Ник Мэдисон, без сомнения, был симпатичным, но я не мог себе представить, как кто-то мог смотреть сквозь задумчивого, ноющего, надувающего губы, топающего ногами и хнычущего ребенка на то, что скрывалось за ним. Там не было никакой сути. Никто в здравом уме не захотел бы лечь в постель с избалованным сопляком, выдающим себя за взрослого, и уж точно не я. Меня возбуждали мужчины, а не мальчишки, которые даже не знают, кто они такие.

Поскольку я был там, в его доме, перед его лицом, под ногами, как кран, который он не мог заставить перестать капать, он в конце концов сдался. И хотя он ясно дал понять, что надеется, что я стану жертвой какого-нибудь случайного серийного убийцы, не только мертвым, но и, если можно надеяться, расчлененным - его язык был определенно красочным, - он перестал вести со мной открытую войну. Яростная враждебность осталась, но громкость, к счастью, была снижена до уровня кипящей ненависти.

Он отказался бегать со мной; вместо этого он плавал, поднимал тяжести, правильно питался и пил галлоны воды. Он в точности следовал режиму упражнений, который назначил ему новый тренер Феликс, похожий на какого-то нубийского бога. Он слушал Марисоль, которую обожал, и поэтому поглощал все, что она готовила, и постепенно его вес увеличивался. Появились новые мышцы и рельеф, его тело наполнилось, стало резным и подтянутым, гладким и загорелым от часов, проведенных на открытом воздухе в бассейне и за игрой в теннис в ближайшем загородном клубе, где я договорился о частных занятиях с профессионалом. Он совершал долгие прогулки по Ботаническому саду, они с Кэлли шли бодрым шагом, бок о бок, а я шел сзади. Он ни разу не соизволил заговорить со мной, только с ней. Ко мне он испытывал бесконечную ледяную ненависть, но, по крайней мере, июль, второй месяц нашей совместной жизни, прошел без его криков и швыряния вещей.

Когда я повесил таблички с тремя его платиновыми пластинками, он был раздражен, но позже я увидел, что он стоит и смотрит на них. Я хотел вдохновить его, и, надеюсь, это помогло. Альбомы «Оправдание для того, чтобы ничего не делать», «77 по Фаренгейту» и «Вся эта тишина» я скачал и прослушал, и они оказались гораздо лучше, чем я предполагал. Песни «Кавалерийский синий» о парне, который ждет спасения из камеры смертников, и «На счет три», ода любви к музыке с друзьями, стали двумя моими любимыми. Я, по понятным причинам, держал это при себе, поскольку он почти шипел, как кошка, всякий раз, когда я приближался к нему.

Пару ночей спустя, когда я ложился спать, он остановился в дверях моей комнаты.

– Что? – спросил я, причем мой тон был жестче, чем нужно, но день выдался особенно боевым, и словесный волейбол истощил мое терпение до предела.

– Ничего, не бери в голову, – рявкнул он, проходя мимо.

Я услышал, как захлопнулась его дверь, и, поспорив с собой несколько минут, встал, чтобы поговорить с ним.

Постучав, поскольку мы заключили сделку в июне, и с тех пор я держался подальше от его комнаты, я подождал, пока он скажет мне войти.

Я встал в дверях.

– Прости, что набросился на тебя; это было глупо. Так в чем дело?

Он сидел на своей кровати и выглядел... потерянным.

– Я просто хотел сказать, что ценю то, что ты повесил мои альбомы.

– Не за что.

– Я всегда думал, что выставлять их на всеобщее обозрение - это как петь себе дифирамбы, хвастаться, понимаешь? Я думал, что люди сочтут это дурным тоном.

– Да, но большинство больших звезд вешают свои пластинки на стену, по крайней мере те, кого я видел в журнале Rolling Stone или в специальном выпуске программы Барбары Уолтерс.

Я слегка улыбнулся.

– Было приятно их увидеть.

– Хорошо, – сказал я, улыбаясь ему.

Он вздохнул, прикусив нижнюю губу.

– Что-то еще?

Быстрое прочищение горла.

– Да. Почему ты всегда оставляешь дверь своей спальни открытой? Неужели ты думаешь, что я попытаюсь сбежать посреди ночи?

– Нет, – заверил я его. – Я оставляю ее открытой на случай, если я тебе понадоблюсь, малыш.

Он мгновенно нахмурился.

– На случай чего? Что мне будут сниться плохие сны или еще какая-нибудь хрень?

– Не знаю, может быть.

– Потому что я маленький ребенок, который боится темноты?

– Ну, сейчас ты точно ведешь себя как ребенок, – простонал я, отталкиваясь от дверного косяка, закатывая глаза и закрывая за собой дверь.

Вот тебе и перемирие.

****

Он пригласил друга на ужин, и я не стал мешать, оставшись в своей комнате, чтобы двое мужчин могли посидеть во внутреннем дворике и поужинать наедине, а позже искупаться под звездами. Мне это показалось романтичным, и, поскольку Марисоль подавала на стол, и Тони тоже был там, я решил, что не буду мешать, пока у меня есть что-нибудь на десерт, и я играю в «Слова с друзьями» с Кроем.

Я был на кухне, готовя десерт, в старых джинсах, футболке и с босыми ногами, когда двое мужчин вошли, смеясь.

– О, – сказал тот, которого мне не представили, увидев меня. – У тебя есть другая компания? – спросил он Ника.

– Нет, – быстро заверил его Ник. – Он просто еще один телохранитель.

Формально для Ника это было правдой, так что я улыбнулся и вернулся к попыткам составить удивительное слово, которым можно было бы поразить Кроя.

Они прошли по коридору в комнату Ника, и я услышал, как закрылась дверь. Не прошло и пяти минут, как кто-то прочистил горло.

Подняв голову, я обнаружил, что Ник стоит у входа на кухню.

– Да? – спросил я его.

– Извини, что так получилось с телохранителем.

– Все в порядке.

Он поморщился.

– Нет. И нехорошо так говорить о парнях, которые на самом деле защищают меня. Это было дерьмово.

– Ну, тогда спасибо. Я ценю извинения.

Скрестив руки, он уставился на свои ноги.

– Что-то еще?

– Ты можешь закрыть свою дверь на ночь?

– Конечно, если хочешь.

Он быстро кивнул и ушел, но не прошло и двух минут, как он снова вернулся.

– Давай угадаю. Вы, ребята, хотите мороженое в постель?

– Почему ты здесь в этом? – спросил он, проигнорировав мою колкость.

Я прищурился на него.

– В чем?

Он сердито показал на меня жестом.

– На мне джинсы и футболка.

– Да, но на этих джинсах больше дырок, чем... и чья это футболка, потому что она не может быть твоей. Она, кажется, на три размера меньше.

– Уходи, – приказал я ему. – Иди и оттрахай своего парня.

– Он не мой парень, – ледяным тоном сказал он. – Ни один мой парень не будет спать с кем попало, пока я нахожусь в реабилитационном центре, ни разу не навестив меня.

Я хмыкнул.

– Что?

– Нет, ты прав, – сказал я через мгновение. – Ни один твой парень не стал бы. Ты стоишь большего.