Измена. Не могу простить (СИ) - Ланц Лика

— Если хочешь, я тебе покажу.

— Хочу.

Я хотела знать всё, что было связано с Андреем Сотниковым. Хоть немного прикоснуться. Подышать тем же воздухом.

— Тогда поехали ко мне? Я тут квартиру снимаю.

Я тогда покосилась на него с недоумением. Мне казалось, он здесь ненадолго. С друзьями приехал то ли встретиться, то ли отдохнуть.

И мы поехали. Я никак не могла отказаться от мира, в котором жил он.

Андрей обитал в старом доме. Сталинка — очень прочная, будто вечная. Три комнаты, кухня. Много простора, высокие потолки, окна-эркеры и мансарда. Там, под крышей — ещё одно место, где очень уютно и где он обосновался по-настоящему.

— В общем, я здесь больше, — смущённо почесал он подбородок. — Я только ради этой экзотики и снял эти хоромы. Мне тут дышится хорошо и работается. Тут настроение, понимаешь?

Я понимала. Мне нравилось. И я ходила на цыпочках, почти не дыша, прикасаясь к древнему поцарапанному комоду, где стоял ноутбук. К выгоревшему абажуру напольного светильника. Поглядывала на большую тахту, покрытую лоскутным одеялом.

— Здесь офигенно! — выдохнула я.

А потом он показывал, над чем работает. Рассказывал увлечённо, а я смотрела и восхищалась.

Это действительно был совершенно другой мир, незнакомый мне доселе.

Нет, не такая уж я была и дремучая, конечно. Но вот так, очень-очень близко да ещё изнутри всё это видеть не приходилось.

А ещё я поняла, что мне тянуться и тянуться до Андрея, как до солнца. Но не чувствовала себя ни бедной родственницей, ни неровней ему. Просто понимала: нужно больше стараться, потому что иначе никак.

— Ну что, сходим поужинаем? — спросил он несколько часов спустя.

— А давай я что-нибудь приготовлю? — ответила ему.

Меня, как и в детстве, грызла совесть.

Я понимала: он может себе позволить. Но не могла себе позволить я, а поэтому пыталась отнекиваться и отбрыкиваться, как могла. Но все вечера мы проводили вместе, и у меня не было ни единого шанса отговорить Андрея.

— А давай! — легко согласился он, и я перевела дух. — Продукты у меня есть. Я сам готовлю иногда завтраки, если не ленюсь. А так всё же предпочитаю ходить куда-нибудь или заказывать. Проще. Быстрее. Не отнимает времени.

— Мужчины, — фыркнула я и решительно направилась к лестнице.

Где-то там кухня. И я горела желанием накормить этого мужчину.

Глава 17

— Я помогу, — доставал продукты из холодильника Андрей. — Я, к примеру, умею чистить картошку.

Весело у него получалось. А я обожала его улыбку — мягкую, лёгкую, светлую. И то, как светились его глаза, мне тоже нравилось.

Впрочем, если б он хмурился или молчал, мне б тоже пришлось по душе, потому что я любила его до беспамятства, как кошка.

— Ловко у тебя получается, — цокнул он языком, наблюдая, как я двигаюсь по кухне.

— Долгие годы практики, — пыталась я скромничать.

Готовить я любила. Особенно, если было из чего.

— Будет картофель по-французски, — ставила я в духовку противень. — А ещё салат.

— И кофе со сливками. Будешь? Я сварю.

Андрей отодвинул меня мягко, занял место у плиты, а я в это время занялась салатом.

Все эти недолгие дни — словно во сне. Будто не со мной всё.

Он оказывал мне знаки внимания. Подарил цветы и смешного пушистого мишку. Брелок на телефон. Но больше мы не целовались. Я даже подумывала: может, я всё выдумала? Приняла мечты за реальность? Может, не было ничего?

Я не могла навязываться. А он не делал даже попыток. И поэтому всё во мне застыло в ожидании — напряжённо, до дрожи. Старые страхи и сомнения поднимали головы, как змеи, и пытались меня укусить. Но я всё равно ждала и надеялась, что моё внутреннее чутьё меня не обманывало. Что всё, происходящее между нами, не просто так.

Андрей поставил передо мной чашку — смешную, пузатую, ярко-жёлтую, со смешной кошачьей мордочкой.

— Я передумал. Детям — какао.

Я замерла. Хлопала глазами. Вдыхала запах какао, который он для меня сварил, не спрашивая, и где-то внутри закипали слёзы.

— Я не ребёнок, — произнесла глухо, стараясь унять внезапную дрожь в пальцах. Даже нож отложила, чтобы успокоиться.

— Я знаю, — коснулся он моей руки. — Но для меня ты девочка-девочка. Хрупкая. Трогательная. Не сердись, леди Осень, — прошлись его пальцы по моим волосам. — Посмотри на меня, Маш.

Я только мотнула головой, понимая, что если подниму глаза, то не смогу удержать слёзы.

Он сам приподнял мой подбородок. Мягко погладил большим пальцем уголок губ.

— Обиделась, неженка моя. Не надо.

— Я… знаешь… я, наверное, пойду, — вскочила на ноги и заметалась по кухне, плохо соображая, куда бежать, в какую сторону. И где-то там, наверху, осталась моя сумка. А в ней — телефон и ключи от комнаты.

И тогда он поймал меня в объятия и поцеловал. По-настоящему. Глубоко. Даже жёстко.

Я задохнулась. Замерла. Напряглась в его руках. И в тот же миг поцелуй его стал мягче, нежнее, соблазнительнее.

— Что мне с тобой делать, Маш? — выдохнул он, прижимая меня к себе ещё крепче. — Не отпускаешь ведь.

— Любить?.. — робко заикнулась я и подняла на него глаза. Влюблённые, отчаянные — даже в зеркало смотреться не нужно, чтобы это понять.

— Это проще всего, Маш. Ты ведь давно тут, — постучал он по груди.

И это обожгло. Так сильно, что дышать стало нечем. Потому что… этого не могло быть. Мы о разном сейчас.

— По-моему, ты меня сейчас жалеешь, — рванулась я из его рук. — Не надо! Я не нуждаюсь ни в чьей жалости! А в твоей — особенно! Зачем это всё? Остался, звонил, с работы забирал?

— Глупая. Какая же ты глупая и тонкая, леди Осень, — притянул он меня к себе, не отпуская. — У тебя же кожи почти нет. Я боюсь тебя ранить. Обидеть.

— Тогда отпусти. Просто отпусти. И я уйду.

— Не могу, — прижался он к моей макушке, целовал волосы. — Нет сил, Маш. Жалость… — хмыкнул он. — Для такой красивой девушки у тебя слишком низкая самооценка. Ты будто бы не понимаешь, что действуешь, как отрава, которую только раз глотнёшь — и всё. Пропал. Я пропал, Маш. Ты меня с ума сводишь.

— Тогда не бойся, — заглянула я ему в глаза. — Я намного сильнее, чем тебе кажется. И кожа у меня есть, и всё остальное. Как у всех. Ничем не отличаюсь.

— Неправда, — провёл он пальцем по моей щеке. — Ты особенная. Одна такая. Похожа на ветер и осенние листья. Такая же резкая и неуловимая. Яркая и необычная. Пахнешь яблоками и молоком.

— А по-моему, пахнет горелым, — пихнула я его в грудь. — Наш ужин горит!

Он засмеялся. Смех его летел в высокий потолок и оседал где-то там, вверху, пока я возилась с противнем и спасала наш ужин.

А потом мы ели. Картошка получилась вкусной.

— Я отвезу тебя домой, — сказал Андрей, когда вечер закончился. Я на кухне идеальный порядок навела. Мне нравилось. Мне хотелось.

— У меня нет дома, — посмотрела я ему в глаза.

Андрей вздохнул.

— Если ты останешься, знаешь, что будет.

— Знаю, — не отводила от него глаз.

Сердце падало в живот. Вот здесь и сейчас всё решалось. И я не испытывала никаких сомнений.

— Машка… — выдохнул он мне в волосы и поцеловал. До головокружения, до дрожи, до слабости в коленях.

А потом он подхватил меня на руки и понёс наверх. Туда, где по крыше задорно шлёпал дождь — долгожданный после зноя и духоты. В раскрытое окно лился свежий воздух, который хоть бери и ешь — такой вкусный.

— У меня никого не было. Никогда, — призналась я тихо и поймала его напряжённый, чуть удивлённый взгляд, который менялся и становился глубоким, тёмным, как омут, что затягивал меня всё глубже и глубже.

— Моя, — неожиданно хрипло сказал Андрей и осторожно поцеловал. В губы, а потом покрывал едва весомыми поцелуями моё лицо, шею, ключицы.

Он никуда не спешил. Не срывал одежду. Ни с меня, ни с себя. Пальцы его гладили кожу, и это заводило меня до предела.

Я зарывалась пальцами в его волосы — мягкие пряди и чуть жёстче — на затылке. Я льнула к нему, желая перестать быть собой, а смешаться, слиться, стать чем-то другим, какой-то МашеАндреем, что ли…