Продана в жены (СИ) - Устинова Мария

Он двигался медленно, но уверенно, и уже скрылся за деревьями.

Еще несколько шагов и под моими ногами зашелестели листья. Напомнили о маме и сняли напряжение. Мыслями я очутилась в детстве. В том воспоминании, которое до сих пор греет меня.

— Лили? — Кирилл следил за мной.

Наверное, у меня было грустное лицо. Мы встретились глазами.

— Тебе грустно?

— Вспомнила маму…

Интересно, он знает правду о моем отце? Правду, которую я рассказала Равилю?

— Отец бросил нас. Мама после этого тяжело заболела. Я помню только один раз, когда ей было хорошо, она улыбнулась. Мы гуляли в осеннем лесу.

Зверь слушал внимательно. Но выражение лица не менялось.

Собаки носились вокруг, рыли листья. Идиллия. Эта картина напомнила семейную сцену из фильма: две собаки, семья, прогулка… Фантомная боль по семье, которой не было.

Кому я это рассказываю? Самую свою мучительную, ядовитую боль, которая сердце выгрызала с самого детства? Я даже подругам об этом не говорила. Никому. Нашла с кем поделиться — с похитителем девушек и убийцей, тоже, нашла себе друга…

— Где она похоронена? — внезапно спросил Зверь. — Ты знаешь?

Я замешкалась, и помотала головой. Глаза стали мутными от боли, а плакать при нем — как маленькая девочка, горячо и горько, я не хотела. Не думаю, что он достоин моей откровенности.

— Давно там не была… — жалкий, дрожащий голос выдал меня с головой. — На старом сельском кладбище.

Я не была на могиле матери со дня похорон.

Боялась, не выдержу, если вернусь. Сильной проще всего казаться, когда избегаешь ситуаций, в которых можешь показать слабость. Это самый легкий способ.

— Хочешь, отвезу?

Я отвела глаза, собиралась отказаться, но… Промолчала.

— Идем.

К «Авалону» мы вернулась кружным путем и вышли к парковке. Зверь открыл дверцу своего пикапа, запуская доберманов в салон. Я села на переднее сиденье. Так высоко! В пикапе я была впервые, не считая случая, когда Кирилл меня похитил.

Зверь медленно обошел машину и сел за руль.

Я пристегнулась.

Пикап вывернул на дорогу, ведущую в город. По обе стороны — рыжие холмы и поля с пожухшей травой. В зеркале было видно, как доберманы, свесив языки, по очереди высовывают головы из окна. В салон влетел пряный и холодный осенний ветер. На такой скорости он стал еще холоднее, вспушил мне волосы. Выдувал сомнения из головы и слезы из сердца.

За поворотом открылся вид на город.

Шпили делового центра и небоскребы терялись в утренней туманной дымке. Я немного беспокоилась за Кирилла: слишком рано он приступил к активной жизни после ранения. Он выглядел уверенно. Смотрел на горизонт неподвижными глазами. Рассвет — а может, болезнь, съели часть красок с его лица. Кожа побледнела. Но все равно светлые глаза на фоне загорелой кожи казались чужими и странными. Словно их кто-то протер ластиком или ножом процарапал… На волосах у него так и осталась кровь. Зверя это не беспокоило. Даже если полиция его остановит…

Но, думаю, его машину отлично знают в городе. Никто его не остановит.

В деловой центр мы не стали въезжать. Свернули вправо.

Дорога стала проселочной, по обе стороны машины появился типичный сельский ландшафт. Кладбище было за селом. Чем ближе мы подъезжали, тем больше холода я ощущала в животе. Это страх. Я не представляла какой будет моя реакция, когда окажусь перед скромным маминым памятником.

Проехали село, украшенное к осенней ярмарки, развалы ярких тыкв, и остановились перед воротами. Мама не отсюда. Просто я не смогла похоронить ее в городе: денег не хватило.

Я вышла робко, неуверенно осмотрела плетень, окружавший кладбище. Боялась, случится истерика, но… Все было тихо, спокойно, и навевало, ровную грусть, скорбь и умиротворение. Не больше.

— Помнишь, куда идти? — Зверь вытянул из вазы, стоящей у ног деревенского мужика, две розовые гвоздики. Заплатить даже не подумал. Но побледневший мужик не возражал.

Оставив собак запертыми в машине, мы направились между могилами.

Я надеялась, вспомню сразу, где похоронена мама, как только окажусь там. Но сейчас воспоминания были, как во сне, нечеткими и смазанными. Я вообще не узнавала место.

— Когда она умерла?

— Недавно…

— Надо искать среди свежих могил.

Будь я одна, точно бы растерялась, но Зверь уверенно повел меня к той части кладбища, где еще хоронили. Я бы не догадалась, наверное. И через несколько минут я нашла простой деревянный памятник без фото.

Могила выглядела бедной и покинутой.

Всеми забытой.

Не знаю, что я чувствовала, глядя на потемневшее дерево с вырезанным именем и годами жизни. День похорон и сегодняшний — первый день, когда я ее посетила, были такими разными, что это меня оглушило. В тот день в голове был туман, я не соображала. Сегодня было грустно, но ясно. Может быть, слезы придут потом.

Я неловко положила гвоздики у основания памятника.

Как я по ней скучаю…

Взгляд затуманился от слез. Я взглянула на Зверя, который все это время следил за мной, не мешая испытывать сложные чувства.

Зачем он меня сюда привез?

В благодарность за то, что сидела с ним ночью? Или чтобы позлить Руслана? Все, что я слышала о Звере, не укладывалось в то, что он делал сейчас. Может, удар ножом пошел ему на пользу? Сарказм злой, но уместный.

— Мать Руслана тоже умерла, — сообщил Зверь.

— Разве вы не братья?

— По отцу. Моя его воспитала. Он поэтому такой, — Кирилл неопределенно шевельнул пальцами, и подобрал правильное слово. — Жесткий.

Этот маленький факт неожиданно заставил меня почувствовать симпатию к его брату.

— Поэтому он сам усыновил ребенка?

— Ника? Ник не усыновленный. Он жил в приюте для неполноценных, пока тот не разорился. Об этом писали. Может видела в газетах фото: ряды колючей проволоки, и полуголые ребятишки в обносках, — я помотала головой. — Рус подобрал этого сопляка, когда тот прибился к нашему клубу. Не помню, сколько ему было. Объедки с кухни собирал на заднем дворе.

— Кошмар…

— Так бывает, Лили. Не всем везет, когда они приходят в мир. Некоторых не ждут. Да… Как Ника или тебя.

Я опустила глаза. Он прав. Одни рождаются в такой семье, как у меня, а другие — в такой, как у Кирилла или Коринны, и они ни в чем не знают отказа с детства.

— Почему он бросил маму? — вырвалось у меня. — Чем я хуже Коринны?

— Ничем, — сладко улыбнулся Кирилл. — Это его выбор. Поехали.

К счастью, обошлось без истерик и почти без слез. С души как будто камень свалился, когда я побывала на могиле. Грустно, но светло. Меня тянуло за язык поговорить о моем отце, спросить еще раз: ну зачем вы меня похитили, в чем я виновата, если вы знаете, что отец меня не любит? Но молчала. Риторический вопрос.

На обратном пути он остановился у кафе.

— Голодная?

— Угу, — неопределенно буркнула я.

— Ты же всю ночь за мной ухаживала, утром не ела. Точно голодная, — он выпустил собак, вместе с ними мы вошли в деревенское кафе, и никто не возражал, что доберманы разлеглись рядом со столиком.

Мы заняли место у окна напротив друг друга. Меню лежало прямо под прозрачной клеенкой, так что даже официантку звать не пришлось.

— Гамбургер и кофе, — заказала я, когда девушка все-таки решилась подойти к нам. Выбор был небогат.

— А вам? — от Зверя она отчаянно отводила глаза, и вздрогнула, когда один из доберманов ткнулся ей в щиколотку холодным носом.

— Ничего.

Утреннее солнце било сбоку, выделяя впалую щеку и острые скулы, а глаза делая яркими и блестящими. Зрачки превратились в точки. Окровавленную прядь волос он заправил за ухо.

Через минуту мне принесли отличный капучино, а еще через десять — свежий сочный гамбургер со сладким томатом и аппетитной куриной котлетой. Я тут же вцепилась в него зубами, чувствуя, как вкусный сок брызнул в рот. Боже, я была такой голодной…

— Спасибо… Так вкусно.

Не такой уж он и плохой, этот Кирилл. Не настолько, как говорят. Иначе он бы уже потребовал взамен что-нибудь за тот стейк и за этот гамбургер. Это притупляло страх.