Мария Голованивская - Противоречие по сути
«И нужно не забывать, что эволюционная корневая система, „отпечатки“ в мозгу, биологическая секреция – такова история любви». Так что о'кей.
– Это очень интересная статья, – я протянул статью соседу и поблагодарил его.
– И что вы думаете об этом, ведь вы же, если я правильно понимаю, почти что биолог?
– Мы этого не проходили, – улыбнулся я, – во всяком случае, с теоретической точки зрения. А с точки зрения практической все выглядит несколько иначе.
– Более романтично и притягательно? Во всяком случае, заманчивее. – Сосед вздохнул. – Знаете, чем дольше я живу, тем больше жалею, что мы не можем разглядеть того, что делается у нас внутри. В прямом смысле. Мы были бы от этого настолько мудрее и могли бы избежать стольких бед! Атак – слепы, совершенно слепы. Нас все время подкарауливает неожиданность, которая…
Я перестал его слушать. Время от времени я кивал, поглядывая в ослепший иллюминатор, показывающий теперь то, что происходило по эту сторону: стертые контуры моего лица, ноги соседа, плечо Мишель.
11
– А откуда они знают?
– Кто?
«Кто» – сухое, воспаленное, словно лопнувший соленый пузырь.
– Ну эти, написавшие о дрозофилах.
– О каких таких дрозофилах? Старик не понимал, чего я не понимаю. Я не понимал, о чем меня спрашивает старик.
– Вот они говорят, что при влюбленности выделяется в кровь морфий, а через три года какое-то успокаивающее вещество, откуда они знают? Что же они там, в этой Америке, дали объявление в «Вашингтонпост», мол, просьба всех влюбленных обратиться в клинику доктора Манфреда для научных разысканий, и все такое прочее? А как, например, проверить, вам не солгали ради пускай даже и скромного вознаграждения, указанного в заметке? Вы бы как различили такое?
– Не знаю.
Я пожал плечами и почувствовал сильную пульсацию в горле. Ощущение показалось мне необычным, и я еще раз пожал плечами, чтобы его «распробовать». Старик воспринял это однозначно, как желание продолжить разговор, и продолжил его сам.
– У меня не было ни эйфории, ни апатии. Они просто придумывают сенсацию. То они боролись с материализмом, теперь они находят молекулы любви, молекулы страха и даже молекулы глупости. Русская одна обнаружила… Я вот что вам скажу: не нужны ни университеты, ни лаборатории, слова – вот что есть молекулы глупости, слова. Я, знаете ли, прошел войну и знаю цену нормальной жизни, а вот вы – не знаете.
Я со скрипом повернул голову и посмотрел на соседа. Лицо его сделалось красным, а крылья носа и губы почти что черными.
– Успокойтесь, – как можно убедительнее, хотя и шепотом, произнес я.
– Мы умирали в окопах за то, что вы теперь называете мещанством. Да, мы носили на груди фотографии всяких Кэтти и Бэтти, но женились мы на других, и другие выходили за нас, потому что идея великой любви и всякая эйфория нужны только как допинг для безумца, закладывающего свою голову на эшафоты маньяков-политиков, и прочее. Это забавы самоубийц, а мы погибали за жизнь.
Он продолжал говорить о ранениях и доброте как первейшем женском признаке: «Доброта, а потом уж внешность, потому что в старости не остается никакой внешности, а одна только доброта, и все нужно оценивать в перспективе», – он говорил еще долго, пока наконец не заметил человека в проходе. Я глядел на него уже добрые десять минут, то покидая слова соседа в пользу растерзанного вспотевшего красавца, то возвращаясь к ним невольно, как к чему-то привычному и успокаивающему.
– Я прошу вас выпить со мной, потому что я ненавижу летать, – провопил молодой человек и отчаянно дернул себя за шелковый в крупный горошек галстук, измазанный и мятый. Вид у него был расхристанный, прическа сползла набок, образуя развеселый тандем с воротом рубашки.
– Хотите верьте, хотите не верьте, но я человек серьезный, а не так, и завтра, увидев меня на первой полосе газет, вы не узнаете меня, я пришел к вам из первого салона, я лечу на месте
«1А» и пришел к вам, чтобы вы совсем немного выпили со мной, потому что я не выношу перелета…
Он, почти что заваливаясь вперед, произвел несколько гигантских шагов и оказался рядом с Мальвиной, застывшей в позе Мебиуса: «Выпей со мной, женщина, и я расцелую тебя на прощание, вот визитка моя и одна, и вторая, и третья, если ты по ошибке огреешь мужа насмерть, я оправдаю тебя во всех судах вселенной и объясню, что есть густая женская обида, которая закипает один раз и не дает осечки».
Визитки вихрем закружились в воздухе и осыпали проход вместе с Мальвиной, несколько визиток упали в книжку, одна, как погончик, опустилась на правое плечо, и одна застряла в пышности неподдельного перманента. Мальвина не шелохнулась. «Интересно, а места на странице, которые закрывает карточка, она читает по периметру или как?» – невольно задался я вопросом.
– Она отказала мне! – с искренним расстройством обратился буянящий к присутствующим, аккуратно вытаскивая визитку из Мальвининых волос. – А знаете ли вы, кто со мной пил?
Фамилии, которые он с трудом перечислял, образуя подчас чудовищные гибриды, были действительно впечатляющими, и нос с горбинкой заерзал, пытаясь установить фамилию ораторствующего.
– Большой человек, – констатировал он после паузы.
Справа согласились.
– Давай сюда, – послышалось со стороны левого кресла, – заказывай вискарь и смирновку, выпить так выпить, раз угощаешь, так чего же…
Через секунду молодой человек уже сидел на подлокотнике переднего кресла и заказывал стюардессе, отчаявшейся его утихомирить, все, чего было угодно душе его лояльных соотечественников.
– Вот вам сто, и сдачи, пожалуйста, не надо, – нарочито вежливо проговорил, невзирая на сильно заплетавшийся язык, молодой разгильдяй, оказавшийся адвокатом.
Спереди переглянулись. Явственно в проеме между двумя креслами совершенно синхронно выплыли два профиля и безмолвно уплыли.
– Сначала я подумал, что это член экипажа обращается к нам, когда он говорил фамилии, некоторые я узнал, хе-хе, я думал, что мы летим вместе, но потом я пригляделся и понял, конечно… Он не опасен? Я, знаете, был знаком с такими личностями… – вздохнул сосед.
– Ублюдок, – женский голос сзади.
– А что вы хотели? – многозначительная реплика сзади же.
Мишель заволновалась. Похоже, она хочет пересесть, но в ее ситуации это совсем непросто. Советуется с соседкой, сидит напряженная, обхватив руками живот.
– Какие проблемы, мужики? – загорланил адвокат, разливая смирновку.
Все внезапно замолчали. Мальвина смахнула визитку с плеча и осторожно опустила руку на прежнее место. Старик закрыл глаза, нарочито приоткрыл рот и задышал, симулируя глубокий сон. Сзади не доносилось ни звука: под такой аккомпанемент невозможно было развивать прежнюю партию. Шуршание газеты и хруст яблока. Мишель развернулась почти спиной к проходу. Я переместил правую руку с подлокотника на колено и принялся разглядывать ее.
