Фред Стюарт - Блеск и будни
Из чащи леса прозвучал выстрел. Пинеас Тюрлоу Уитни, на лице которого отразилось изумление, схватился за грудь, потом упал вперед, скатился по куче поленьев на заснеженную землю. Прогремели другие выстрелы. Куклуксклановцы завопили, заметались, панически кинулись к своим ружьям. Зах соскочил с кучи поленьев, схватил с земли приготовленный факел, зажег его от одного из горящих крестов. Пропитанная маслом ветошь тут же вспыхнула ярким пламенем. Он подбежал к поленьям и стал разжигать костер, когда раздался новый залп выстрелов. Пуля попала Заху в спину. Он вскрикнул, шагнул вперед и свалился на принесенный им же факел, которым намеревался поджечь костер и поджарить на нем Гавриила. Теперь он упал бездыханным рядом со своим приемным отцом Пинеасом. Матерчатый балахон Заха загорелся, его тут же охватил столб пламени. Загорелась одежда и лежавшего рядом с ним Пинеаса. Гавриил, все еще висящий на вертеле, с ужасом смотрел, как языки пламени, охватившие его незадачливых палачей, лижут нижние поленья подготовленной для костра кучи дров.
Замертво попадали в снег пятеро других куклуксклановцев. Последний оставшийся в живых, вопя от ужаса, вскочил на повозку и, огрев лошадей, помчался в ночь.
Из лесу выбежали Броувард и двенадцать других прихожан.
— Тушите огонь! — громко крикнул он, бросая ружье и подбегая к горящим трупам. Он стал кидать на них снег.
— Помогайте мне! — завопил он. — И снимите Гавриила!
Через несколько минут огонь загасили, трупы бывшего сенатора и его приемного сына — героя Конфедерации продолжали дымить. Гавриила отвязали, накинули на него одеяло, прикрыв его наготу.
— Спасибо, — пробормотал тот, находясь в шоке. — Благодарю всех вас.
— Эти куклуксклановцы обкакались от страха, — ликовал Броувард.
— Да, но они вернутся, — заметил другой прихожанин. — Нам стоит некоторое время не высовываться. Из-за этого у всех будут большие неприятности.
— Ничего, — успокаивающе произнес Броувард. — Мы теперь знаем, как надо драться. А как быть вам, брат Гавриил? Вам лучше поскорее убраться отсюда в Нью-Йорк.
— Да, я сразу же уеду, — ответил Гавриил со слезами на глазах. — Но теперь я понял, какое у меня было прошлое. И знаете что? Несмотря на всю мерзость случившегося, в этом есть и свой смысл. Потому что мы, пережившие все это в Америке, не из тех, у кого кишка тонка.
— Аминь, — дружно откликнулись остальные.
— Просто не верится, — заметила Лиза два дня спустя в разговоре с Отто Шенбергом. Она смывала свой грим в артистической комнате театре «Эмпайр», где проходили репетиции пьесы «Она уступает, чтобы победить». — Да, действительно, не могу поверить в это, — продолжала она. — Пинеас Уитни оказался сумасшедшим! Пытаться заживо зажарить Гавриила — чудовищно! Слава Господу, что Уитни погиб. Он больше многих других заслуживал смерти.
— А Гавриил уже в Нью-Йорке? — спросил банкир.
— Да. Он обедал у меня недавно. Гавриил чуть ли не со слезами рассказывал обо всем этом. Он все же рад, что съездил в Виргинию. По крайней мере, теперь он узнал о своем происхождении.
— Что же он будет теперь делать?
— Говорит, что уедет обратно в Европу, потому что здесь он может выступать только в негритянских кварталах. Ах, Отто, разве это не преступление, что такой талантливый человек, как Гавриил, не может снять для своего концерта даже пивной бар, потому что он черный! Можно было думать, что после стольких страданий во время войны обстановка начнет понемногу меняться. Но Лиля рассказывает мне, что в Нью-Йорке распространены такие же предрассудки, как и на Юге.
Отто немного поразмыслил, не сводя своих глаз с Лизы. Потом поднялся.
— Музыкальная академия просила меня сделать пожертвование на благоустройство концертного зала. И как вы знаете, я уже пожертвовал значительную сумму филармонии Нью-Йорка. Возможно, мне удастся организовать первое выступление Гавриила в Нью-Йорке.
Лиза отложила в сторону салфетки и повернулась к нему. Она вся просияла.
— Отто! — воскликнула она. — Если вы устроите это, то сделаете меня самой счастливой женщиной на свете. Вы знаете, что Гавриил для меня почти как сын. Если ему удастся сыграть в Нью-Йорке!.. — Вскочив, она подбежала к нему и, обняв его за шею, расцеловала. — О, милый человек! Устроите ли вы это?
Отто слегка покраснел.
— Вы оставили следы помады на мне…
— Сейчас сотру. — Она бросилась к своему туалетному столику. — Во сколько это обойдется?
— Они намекают на шестизначную цифру.
— И это стоит того — до последнего цента. Пожалуйста, скажите, что вы это устроите.
Она торопливо стерла краску с его щеки. На суровом лице банкира неожиданно появилась улыбка.
— Завтра утром я переговорю с комитетом, — пообещал он.
Лиза опять поцеловала его, еще больше испачкав его лицо гримом.
* * *Через неделю у парадных дверей музыкальной академии на Четырнадцатой улице собралась толпа. Собравшиеся там, все белые граждане, держали в руках плакаты с коряво написанными словами. «Не позволим выступать черномазым!», «Театры только для белых!», «Негритянские концерты, ДА! Черных пианистов НЕ НАДО» — скандировали они и ходили по овальному кругу перед парадным входом в освещенной газовыми фонарями концертный зал, перед дверьми которого висели огромные афиши, извещавшие:
Великий американский виртуоз
ГАВРИИЛ КАВАНА
Выступит 3 марта 1868 года
8.30 вечера
с гастролирующим дирижером Нью-йоркской филармонии
Гансом фон Бюлоу
В ПРОГРАММЕ:
Первый концерт… Листа
Пятый концерт… Бетховена
Стоимость билета: 2 доллара
Когда Лиза и Отто подъехали на экипаже, она ахнула, увидев толпу.
— Это превосходит все мои опасения, — воскликнула она.
— Нас предупреждали.
Толпа начала освистывать вышедшую из кареты Лизу. Она вместе с Отто торопливо юркнула в концертный зал, где контролер провел их по проходу на их места.
Далеко не все кресла в зале оказались занятыми. Но когда ослабили яркость осветительных огней, она с облегчением увидела, что пришло не менее ста любителей музыки, среди них музыкальные критики трех центральных газет.
На сцену вышли оркестранты и расселись по своим местам за большим черным роялем «Стейнвей».
Гавриил стоял за кулисами в ожидании своего выхода, вытирая с лица пот. Гастролирующий дирижер Ганс фон Бюлоу, зять Листа, — его перетянул на свою сторону Вагнер, — который пытался забыть все дрязги во время своего американского турне, похлопал его по плечу.
