Эвелина Пиженко - Когда осенние печали. Часть 3.
«Аня, ну, что за бред?.. Разве я тебя хоть чем–то упрекнул?»
«Ты не упрекал… Но упрёк сквозит в твоём отношении ко мне… — Анна с забытым уже достоинством приподняла подбородок. — Да, Саша, да!.. Я не святая, как ты думал раньше. Трудно быть святой, Саша… кто–то может, а вот я — не смогла. Только я не оборотень, Саша… Если ты думаешь, что я обманывала тебя всю жизнь, то это не так. Да, было… — от волнения Анна сглотнула. — Было!.. И не только тогда, перед свадьбой. Был ещё один эпизод… Но обман, Саша, он — лишь в этот момент обман… Само увлечение — тоже обман, не каждый может с ним справиться… Я тоже однажды не справилась… Ты даже не догадался, и сейчас, наверное, думаешь, что жил со стервой, которая тебя всю жизнь обманывала… А обман, Саша, как и измена — только эпизод. Потому, что потом наступает раскаяние. И вот оно длится всю оставшуюся жизнь… Ты казнишь себя за то, что сделал, но хуже этой казни — невозможность получить прощение… Да, Саша… Оступившись, приходится носить в себе эту боль, а это — боль… Может, кому–то и легко с этим жить, но не мне. Молчание — не обман, а попытка сохранить то, что едва не разрушил собственными руками… Временами забывается, а потом снова накатывает… страхом, муками совести, желанием всё изменить. А уже не изменишь! Можно об стену головой биться, а не повернуть назад, не исправить… И повиниться — никак… — к концу своего монолога Анна чуть понизила голос, и теперь стояла, опустив взгляд. — Ну, вот… теперь ты знаешь абсолютно всё. Больше у меня нет от тебя тайн. Если только тебя интересуют подробности…»
Видимо, Анна ждала от него каких–то слов, но Александр молчал. Выслушав жену, он стоял, заложив руки в карманы брюк. Вмиг осунувшееся, побледневшее лицо, сжатые губы, учащённое дыхание говорили о том, что он наповал сражён её неожиданным откровением.
«Я почему–то так и думал…» — он выдавил из себя эти слова лишь спустя минуту.
Его слова задели за живое. Понимая, что не права, Анна не смогла удержаться от колкости — всё с той же горькой усмешкой…
«Вот видишь… Ты и сам догадался, что твоя жена — законченная дрянь…»
«Тебе бы лучше сейчас помолчать, Аня…» — Морозов мрачно уставился на увитое плющом проволочное ограждение беседки. Если бы он посмотрел на жену, то увидел бы, как вспыхнуло её лицо.
«Это порядочная женщина бы помолчала!.. — не сводя глаз с мужа, Анна чуть повысила голос, в котором теперь слышался вызов. — А я — не порядочная! Я — дрянь, Саша… Дрянь, с которой ты прожил тридцать лет! Не прожил, а выкинул эти годы из своей жизни… ведь так?! Ну, что ты молчишь?! Скажи, что я — дрянь! Назови вещи своими именами!.. Я — змея, которую ты пригрел на груди, и нет мне прощения, ведь так, Саша?! — не удержавшись, Анна окончательно перешла на крик — она чеканила слова, время от времени широко взмахивая руками. — Это убийцу можно простить, а таких, как я, не милуют, правда?! Таким, как я, не бывает прощения!.. И мало того, что они сами себя казнят, их нужно казнить и другой, более изощрённой казнью, ведь так?! Ну, что ты молчишь, Саша?! — вновь понизив тон, она тщетно ловила его взгляд. — Скажи ты, наконец, всё, что обо мне думаешь!.. Что я — непорядочная, дрянь… Дрянь, каких мало!.. А ещё лучше — дай мне пощёчину, ведь я её заслужила…»
…Александр слушал жену всё так же молча. Выплеснув эмоции и не дождавшись от него ответа, Анна стремительно выбежала из беседки — торопливый стук её каблуков по выложенной плиткой дорожке удалялся в направлении калитки… однако спустя несколько секунд шаги затихли — видимо, женщина остановилась. Через мгновение шаги послышались вновь — теперь они были неторопливыми… и в обратном направлении.
…Истерика сменилась отрешённостью. Войдя в беседку, Анна медленно опустилась на скамейку, обессиленно уставилась куда–то впереди себя…
«Прости меня… — она заговорила тихо, скорбно. — Я знаю, что ты этого не заслужил… — она ещё немного помолчала, потом продолжила, тяжело проговаривая слова. — Прости меня, Саш… пусть не сейчас, но хоть когда–нибудь… Можешь мне не верить, но больше всего на свете я хотела бы всё исправить… Половину жизни бы отдала за свои ошибки… да не могу. Но я хочу, чтобы ты знал… — видимо, слёзы подступили к самым глазам, Анна часто заморгала, снова невольно сглотнула. — Дороже тебя у меня никого нет, и никогда не было. Мне очень плохо без тебя, Саша… — предательски задрожал подбородок, несколько слезинок всё–таки выкатились из глаз, побежали по щеке, оставляя влажные дорожки. — Наверное, поздно в этом признаваться, но… я тебя очень люблю…»
Александр смотрел, как плачет Анна — уткнувшись в сложенные на столе руки… Слёзы были искренние, не напоказ, это чувствовалось даже на расстоянии… Глядя, как вздрагивают её плечи, он ощутил, как, несмотря ни на что, внутри просыпается жалость…
«Я сейчас…» — ей показалось, что в его голосе промелькнуло участие…
Оставив Анну, Александр торопливо вышел из беседки. Вернулся через несколько минут, тяжело опустился рядом. Она уже не плакала, только вытирала мокрое, опухшее от слёз лицо носовым платком.
«Я сейчас уеду… — шмыгнув носом, Анна положила платок назад в сумочку. Она говорила негромко и была явно подавлена. — Да и тебе пора… Скоро уже регистрация, а вам ещё доехать надо…»
«Я Мишу отпустил…» — как будто в подтверждение его слов за воротами послышался звук отъезжающей машины.
«Почему?..»
«Я отвезу тебя домой, а оттуда поеду на такси. Ничего, успею».
«Зачем?!» — Анна удивлённо подняла на него заплаканные глаза.
«Тебе сейчас нельзя за руль… — тяжело вздохнув, Александр поднялся со скамейки. — Как ты поедешь в таком состоянии? Да и Мишке лишние заботы… Он как раз ещё домой успеет до работы заскочить».
…Она попыталась уговорить его ехать прямо в аэропорт, ссылаясь на то, что окончательно успокоилась, но Александр упрямо свернул на дорогу, ведущую к их улице. Поставив автомобиль Анны на стоянку возле дома, уверенно вышел, открыл багажник. Вынимая дорожную сумку, вдруг ощутил поистине предательское желание плюнуть на всё и вместе с женой войти в подъезд, подняться на свой этаж… Однако, подавив секундный порыв, захлопнул крышку багажника и, щёлкнув электронным замком, протянул ключи Анне.
«На развод мне подавать, или ты… сам?..»
При взгляде на жену почему–то защемило в груди… Анна выглядела совершенно потерянной. От утреннего блеска и уверенности, с которыми она приехала на дачу, не осталось и следа. Макияж был смыт слезами — даже в автомобиле Анна вопреки обыкновению не воспользовалась ни помадой, ни пудрой. Тщательно уложенные волосы почему–то сникли, как будто отвечая настроению своей хозяйки… Всё ещё красивые синие глаза выражали печаль и обречённость, покрасневшие веки выглядели чуть припухшими… Из–за поникших плеч казалось, что Анна непривычно сутулится и вообще — выглядит постаревшей.
