Тарун Дж. Теджпал - Алхимия желания
— Вы профессор?
— Проедешь через высокую разваливающуюся арку, там не будет ни ворот, ни стражи, чтобы задержать тебя.
Огромная территория дворца была пустошью, заросшей кустарником, за исключением старого баньана с сотней висящих в воздухе корней и парочки фикусов. Старые деревья погибли, а новых никто не посадил. Низко наклонив голову, тощий скот поедал кустарник.
Дворцы были пустой оболочкой без мебели, их стены были лишены всех украшений, двери и окна отсутствовали. Всего было три дворца: один очень большой и два поменьше. Я припарковал джип напротив самого большого и прошел по ним всем; звуки моих шагов гулко разносились среди воркования голубей. Все вентиляционные отверстия служили местом жительства для птиц, а полы были усыпаны их пометом.
В некоторых комнатах — поменьше — были временные двери; очевидно, их починку оставили на потом: к ним были прикручены грубые шурупы, чтобы они закрывались. В этих комнатах стоял кислый запах шкур животных, смешанный с тяжелой вонью коровьего помета и козлиного дерьма. В углу лежали кучи соломы и корма, к мозаичному старинному полу были прибиты железные столбы, чтобы можно было привязывать цепи.
Многие из комнат с потолками высотой в пятьдесят футов были похожи на пещеры, которые могли вместить тысячу людей. При взгляде на них я удивлялся, какое тщеславие должно быть у человека для такого роскошного подтверждения. Штукатурка на стенах слезала, словно кожа; все колонны были разбиты; украшения сломаны; дерево с балюстрад снято и разграблено. Крепкие железные крюки в потолке говорили об отсутствии люстр, и ванные были лишены своего первоначального предназначения, сантехнику разобрали, мраморную плитку выломали. Деревья сами проникли сквозь щели в стенах — многие из которых были фикусами — в будущем они развалят дворцы на части.
Разрушение начинается в период создания.
Дворцы были расположены на высоких постаментах — растения уже подняли их — и мне пришлось идти вверх через широкий пролет лестницы к главным дверям. Там имелись большие внутренние дворы с крытыми верандами, спрятанными за рядами резных колонн. Когда-то внутренние дворы украшали деревья рядом с мраморными фонтанами. Теперь их вскопали, словно клумбы, чтобы выращивать баклажаны и зеленый перец.
Некоторые из маленьких комнат в дальних крылах были обитаемы. Я увидел занимающуюся уборкой женщину и играющих детей, ловко разбрасывающих кучки деревяшек ударом запястья. Их движения только усиливали впечатление уединенности. Из любопытства они повернулись, увидев меня, и я подумал, что разумней будет не искать встречи. В одном из маленьких дворцов было множество одинаковых комнат, у которых отсутствовала передняя стена. Это, вероятно, был собачий дворец. Здесь тоже сохранились остатки фонтана во дворе.
Вскоре я устал от пустоты и развалин. Я с трудом пробирался через обломки дворцов и избегал всех темных внутренних крыльев и верхних этажей. Я вышел наружу, и жаркие лучи солнца обрушились на меня.
Вокруг баньана была цементная площадка и колодец. Я полил холодной с запахом глины водой себе в рот, держа чашку высоко, позволив воде расплескаться по моему лицу и груди. Затем я сел и стал ждать. Я не знал чего. Я не видел следа присутствня коттеджа. Возможно, он находился где-то еще. Весь дворец выглядел совершенно мертвым, и было трудно представить его таким, каким он был в дневниках Катерины.
Я свернулся на гладком цементе и заснул; мне приснилось, что она скачет на лошади и тащит меня сзади. На ней было развевающееся белое платье и свободная шляпа. Чем больше я протестовал, тем быстрее она скакала, оглядываясь все время на меня с загадочной улыбкой. Теперь я подпрыгивал в явном отчаянии, мои ноги бились о землю, готовые вот-вот подвернуться; мое сердце чуть не разорвалось на части. В тот момент, когда я решил, что умру, она отрезала канат, к которому я был привязан, и я рухнул под баньан и потерял сознание.
Когда я пришел в себя, я все еще лежал там, и тени начали удлиняться. Отряды длиннохвостых попугаев направлялись на ночлег в зеленые заросли, проверяя звуковой барьер своими пронзительными криками. Последние голуби сели отдохнуть на карнизы дворца. Я вылил еще один поток холодной воды себе в рот и на лицо и пошел к джипу.
Капот был слишком горячим, чтобы садиться, поэтому я поднялся вверх по широкой лестнице и сел в тени высоких стен дворца. Солнце теряло свой красный блеск, когда у основных ворот появился велосипедист. Ему потребовалось почти десять минут, чтобы добраться до огромного заасфальтированного двора, где была припаркована сотня машин и колясок. Он ехал на старом велосипеде «Атлас» с ритмичным щелканием — там отсутствовало несколько подшипников; на его ручке был прикреплен маленький фонарик с динамо-машиной на заднем колесе. Я встал и помахал ему рукой, и он изменил направление своего движения.
На нем были брюки, плюшевая рубашка и бандана, повязанная на лицо, чтобы защищать его от пыли. Когда он снял ее, его рот оказался окрашен в темно-красный цвет сока паана. Прежде чем он смог сказать слово, он выплюнул в угол лестницы густой кровавый поток, брызги от которого почти запачкали мои штаны. Я объяснил ему, что хочу видеть кого-нибудь, кто помнил наваба.
Он театрально загоготал, а затем спросил одними уголками рта:
— Какого из навабов? Тех, кто стали бедняками, или тех, кто других делали бедняками?
Я назвал ему несколько имен. Сиед. Зафар. Бойкотт. Книга афоризмов наваба.
Скорость забвения огромна.
Он ничего не знал. Этот человек знал только членов королевской семьи, живших в последние годы. Одним из них был Аббас, который поехал в шестидесятые годы в Бомбей, чтобы стать кинозвездой, и даже появился в парочке фильмов, изображая злодея.
— Он был известен как насильник, — сказал велосипедист. Другого звали Абидом, он жил в Лукноу, сделав из семейного хавели отель и управляя им. И еще одного звали Мурадом, он жил в Дели и стал дизайнером.
Выплюнув еще один поток сока, велосипедист рассказал:
— Они все в худшем, чем мы, положении. Им нужно вести себя как навабы, но у них ничего нет. Вы видите эти дворцы? Их лишили всего, что можно было унести. Они пришли сюда и сделали это. Разорвали на части труд их собственных отцов. Стояли здесь и говорили: «Берите это, уносите то, сколько вот за это, сколько за то». Сахиб, этот город мертв. Он умер в тот день, когда правительство запретило разработку железной руды и сделало деревья более ценными, чем жизни людей. И эти дворцы умерли. Никто не хочет уничтожать их бесплатно. Вы проведете ночь здесь и сможете услышать привидения мужчин, женщин и собак, кричащих в пустых коридорах. Я живу здесь, потому что мой отец оставил меня здесь двадцать лет назад, и привидения знают меня и не пристают.
