Янина Логвин - Гордая птичка Воробышек
— Ты удивительный человек, Илья. Я очень хочу, чтобы ты был счастлив. И сердце у тебя вовсе не с желудь размером, — это Донг в сердцах сказал, — а большое и отзывчивое.
Он вновь молчит и смотрит на меня, а я… Я, подавшись вперед, высвободив руку из-под одеяла, черчу пальцами непонятные узоры на ковре, все крепче прикипая к парню взглядом.
— Не знаю, смогу ли я забыть Игоря. Позволит ли он мне забыть о себе, но, Илья, я очень тебя прошу, не связывайся с ним. Грег злопамятный, он не привык к унижению, не привык получать отпор.
— Все когда-нибудь бывает в первый раз, птичка. Если понадобится, я закреплю за Ящером это знание.
— Бывает, — соглашаюсь я. — Да, я теперь знаю, что даже такого, как он, можно остановить, и все же… Я не хочу, чтобы у него появился хоть малейший шанс навредить тебе. Я так испугалась, когда ты вернулся, я видела, каким он бывает жестоким…
— Воробышек…
— Возможно, я в конце концов сдамся, — я говорила, Игорю под силу причинить вред моей семье, он не остановится ни перед чем, — но я никогда не соглашусь быть… никогда не буду с ним по доброй воле. Понимаешь?
Я протягиваю руку, нахожу его ладонь и вплетаю в нее свои пальцы. Новая неожиданная мысль вместе с пробуждающимся в моем теле теплом всплывает из водоворота на поверхность, и я признаюсь:
— Знаешь, а ведь я купила елку и новогодние игрушки, я помню, ты хотел. Только, кажется, их разбили.
— Воробышек, что ты делаешь? — шепотом спрашивает Люков, безвольно встречая мое прикосновение.
— Не знаю.
— Женя…
— Илья…
— Ты понимаешь, что я не смогу остановиться?
— Не останавливайся…
Люков осторожно высвобождает ладонь из моих пальцев и садится на полу, уронив волосы на лицо.
— Черт! Птичка, — шепчет с досадой, — это выше моих сил! Все же мне лучше уйти! — Стремительно поднявшись, бросает подушку и плед в кресло, направляясь к двери. — Ты спи. Я вернусь за тобой утром.
Вот так — коротко оборвав нити, уходит светлой тенью в ночь, оставляя меня одну, а я понимаю, что не хочу отпускать его. Не могу! Потому что это тоже выше моих сил — остаться без него. Потому что все, что я думала о нем, думала о себе — все ерунда! Глупость! Тлен! Ничто! Пыль перед откровением, накрывшим меня с головой. Пониманием, что только он сейчас важен для меня, только его близость, только его руки, только его тепло.
Только это наше общее с ним мгновение.
Глупая, глупая птичка воробышек! Что же ты наделала?!
Я вскакиваю с кровати, путаюсь в одеяле и падаю на пол. Поднявшись на ноги, отбрасываю одеяло прочь и нагоняю Люкова уже в прихожей. Вцепившись в предплечья, приникаю лбом к широкой мужской спине и выдыхаю, взмаливаюсь, останавливая, но мне плевать:
— Не уходи! Да! Люков, слышишь, да! Пожалуйста… Не оставляй меня.
Он замирает под моими руками, а я крепче прижимаюсь к нему.
— Помоги узнать, как это — быть с тем, кто хочет тебя, и кого хочешь ты. Кого очень хочешь! Если ты сможешь ко мне прикасаться после Игоря.
Он вновь словно статуя — напряженный, твердый, и только сбившееся дыхание выдает его. Я отпускаю руки, обхожу его и заглядываю в лицо, скрытое сейчас от меня полумраком ночи.
— Илья, не молчи. Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь! Я все равно тебя не отпущу, не отпущу, слышишь!
Он не молчит, напрасно мое зашедшееся в волнении сердце пропускает удар, он просит, опустив голову, жарко выдохнув в мой лоб:
— Да, не отпускай. Дотронься до меня еще раз, птичка. Ради бога, сделай это!
Сделай это! — мягкий шепот опаляет меня, и я с радостью встречаю овеявшее душу тепло. Прикасаюсь к Люкову, подступаю еще ближе, медленно поднимая ладони вдоль рук к широким плечам.
— Нет, не так! Мало! — он сдергивает через голову джемпер и отшвыривает его в сторону, снова замирая в ожидании моего прикосновения.
Какие сильные у него руки. И плечи. Он весь словно соткан из мышц — живое воплощение силы и красоты. Должно быть, именно такими испокон веков создавала природа лучших своих детей. Я опускаю руки на горячую, потрясающе упругую обнаженную кожу и веду ладони вдоль гладких мышц, отмечая вниманием каждую выпуклость, каждую впадинку, чувствуя в душе нарастающий трепет от безумно смелого прикосновения. Прикосновения женщины к мужчине. К своему мужчине.
Странная мысль, неожиданная, но сегодня я позволяю себе безоглядно верить ей. Я действительно трогаю, ласкаю своего мужчину. Впервые в жизни не стесняясь себя и проснувшегося желания. Глажу его грудь, спускаюсь к животу и провожу пальцами по рельефному прессу. Увожу ладони за спину Люкова, приникая щекой к крепкой груди. Трусь о нее как кошка — осторожно, пытливо, с наслаждением впитывая в себя эту нечаянную радость — быть к нему так близко.
Он тут же обнимает меня в ответ, замыкая на мне руки. Утыкается губами в макушку.
— Же-еня… — пробует мое имя на вкус, шевеля дыханием волосы, перекатывая его на языке так бережно, будто в чаше ладони хрустальные шарики: — Женя…
— Теперь ты, — наверно, я сошла с ума, но я тоже хочу гораздо большего. И я одним движением уверенных рук стягиваю с себя свитер и бросаю под ноги, оставшись в одном белье. Не колеблясь ни секунды, прошу парня, отыскав в рассеявшейся полутьме прихожей колючие глаза. — Ты, Илья! Сейчас. Дотронься до меня.
Он не расцепляет рук, но прижимает меня крепче, и я целую его в ключицу, в шею, заставляю с силой втянуть в себя воздух.
— Пожалуйста.
— Я боюсь обидеть тебя, птичка, — ласковые пальцы зарываются в мои волосы, шершавые подушечки оглаживают щеку, висок. — Как, подскажи?
— Вот так, — я беру мужскую ладонь и опускаю себе на грудь, подаюсь на остром вздохе навстречу новому прикосновению. — Подожди! — завожу руки за спину, желая расстегнуть застежку бюстгальтера и сбросить с себя досадную помеху, мешающую коже впитать желанную ласку… но он останавливает меня.
— Нет, — ловит руки, опуская к бокам, поворачивает к себе спиной, скользя осторожными пальцами по обнаженным плечам. — Не надо, Воробышек. Я сам.
Не знаю, скольких женщин ему довелось раздеть, сейчас я не хочу об этом думать, но он долго играет с нашим общим желанием, трогая, перебирая пряди моих волос, опуская ладони вдоль спины до самых ямочек на пояснице. Оглаживая талию, касаясь живота, возвращаясь к плечам, — познавая меня так же внимательно, как я его минуту назад.
Вот пальцы скользнули к лопаткам, замерли на секунду, и деталь моего белья исчезла где-то у стены, освободив грудь. Вот медленно огладили позвонки, отвели на плечо волосы, подбираясь к затылку и обнажая шею. Теплые губы прошептали за ухом, прежде чем коснуться кожи и лишить дыхания, так тихо, почти сливаясь с тишиной комнаты, и все же позволяя услышать. Понять, как сильно он меня хочет.
