Нил Роуз - Контора
– Только потому, что ты собиралась в этот чертов Кембридж.
– А я подумала: «Хрен с ним! Если он хочет продолжать в том же духе, я ему еще не так насолю». Что и сделала.
Так, значит, она готова была заниматься со мной сексом? Кажется, это происходило сто лет назад, но сейчас у меня голова пошла кругом. Я провел несколько лет, не ознаменованных никакими событиями, а потом еще большее количество лет, думая об этом, удивляясь этому. Как бы глупо это ни звучало, она была моей первой любовью. А может, я ее идеализировал? И все же она была тем эталоном, с которым я подходил к другим девушкам и находил их так или иначе несоответствующими. Для меня было облегчением узнать, что она была бы вполне счастлива жить со мной, но потом я вспомнил, сколько времени потратил, размышляя об этом. Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо!
Не была ли причиной произошедшего наша враждебность? – размышлял я в растерянности. Выходит, дух соперничества, который сделал нас такими хорошими юристами, вырвался из-под контроля? Чертовски грустно, если это было так. Но откуда я мог знать, что у нее было желание спать со мной?
Я не мог это так просто оставить.
– Почему ты мне тогда не сказала, что собираешься в Кембридж? Как ты могла так поступить со мной? Я тоже мог бы туда попасть.
– Вряд ли это удержало бы тебя от разврата. Да и в конце концов, ты теперь старший сотрудник в «Баббингтон Боттс». Это не так уж плохо для того, кто не учился в Кембридже.
Странно, неужели она все еще обожает меня, как и в то время, когда хотела со мной спать?
– Речь не о том. Почему ты все-таки это сделала?
Она раздраженно пожала плечами.
– Не знаю. Это было так давно. Наверно, я хотела начать все с нуля. Или взять над тобой верх. А может, у меня просто такой характер. Не знаю.
В этот момент завопила Люси:
– Да-да, я знаю, я это знаю. На прошлой неделе я вела дело с токийским офисом. Мы отстаем от них на девять часов!
– Конечно, ты совершил чудовищную глупость, поступив в университет. Во всяком случае ты это заслужил.
– Как дела? – спросила Ханна, возвратившись к столу.
Я пытался подать ей знак, чтобы она удалилась, но Элли была рада пуститься в объяснения.
– Нормально. Мы тут говорим о свитерах, ласково льнущих к телу при каждом движении, и о лакированных шлепанцах с кисточками. Ему всегда это так нравилось.
Ханна уставилась на меня с притворным ужасом, который свидетельствовал о ее принадлежности к тем, кто счел бы такой комплект чересчур смелым. К счастью, те времена, когда я не сомневался, что прекрасно экипирован для борьбы за место под солнцем юриспруденции, остались далеко в прошлом. Теперь, когда я распрощался со старой модой, моим постоянным партнером был «Тед Байкер».[6]
– И это еще не все, – ухмыльнулась Элли.
– Не может быть! – воскликнула Ханна.
– Да-да. Я еще помню отутюженные джинсы с такими острыми складками, что можно было порезать о них палец.
Ханна захихикала.
– Тогда это было очень модно, – слабо отбивался я.
– Если иметь в виду пятидесятые годы, тогда конечно, – согласилась Элли.
Пожалуй, я мог бы сказать, что эти воспоминания разволновали меня. И все из-за женщины, которая была готова со мною спать. Мне до сих пор трудно было в это поверить.
– А кроме того, кто-то рассказывал мне о тех временах, когда он носил бермуды с длинными черными носками и…
Кто ей мог рассказать об этом?
– Я попал в разгар стирального кризиса, – запротестовал я.
– Пожалуйста, пусть лучше будут шлепанцы с кисточками, ну пожалуйста! – взмолилась Ханна.
Элли радостно кивнула, и Ханна одарила меня теплым, жалостливым взглядом.
– Это так очаровательно, Чарли. Я всегда подозревала, что в тебе живет маленький чертенок, готовый выскочить наружу.
Меня разбирала злость.
– Ханна, не вынуждай меня выставить на обозрение твою татуировку!
Элли с интересом поглядела на Ханну, лицо которой моментально запылало. Как-то субботним вечером, когда мы гуляли вдвоем, Ханна взяла с меня обет молчания, но теперь вызов был брошен. Она была уязвимой мишенью, и я хотел ее припугнуть.
– Можно посмотреть? – спросила Элли.
– Вряд ли, – сказал я.
В те годы, когда у нас была особенно напряженная работа, и я, и Ханна потеряли контакт с друзьями, а потому полагались друг на друга и по части развлечений, особенно по субботним вечерам. Но был всего один случай, когда я увидел у Ханны нечто большее, чем то, что позволительно показывать просто друзьям. Мы были в клубе вдвоем и со смехом закатились в пустой мужской туалет, где она стянула с себя трусики, чтобы продемонстрировать слово «Саймон» на одной из ягодиц. Буквы были мелкими, но их можно было разобрать на достаточно близком расстоянии, что я и сделал.
– Позволь узнать, – сказал я, задержав восхищенный взгляд на ее попке, имеющей форму персика, гораздо дольше, чем требовалось, чтобы прочитать одно-единственное слово, – что это значит?
Ханна покраснела.
– Мы с ним собирались стать женихом и невестой, и это было вполне серьезно. Он сделал эту татуировку ко дню моего рождения в качестве подарка.
– Ему понравилась твоя попка?
– Я так и не узнала об этом. Накануне дня рождения он меня бросил. А ведь казался таким СЕМом.
Ханна долго, но безуспешно искала для себя СЕМа, то есть Славного Еврейского Мальчика, – никто из тех, кого она испытывала, не отвечал ее требованиям или же не отличался такой живостью характера, как она. По словам ее матери, ситуация, разрастаясь, быстро становилась критической. «В Африке вообще голод, мама. Там кризис принял невообразимые масштабы», – выдала Ханна тогда реплику, которую позже передала мне.
– Но ведь там никто не обращает внимания на снисходительные вопросы друзей, собирается ли когда-нибудь их дочь создать семью, – добавила она с неопровержимой, по ее мнению, логикой.
Там, в туалете, я едва сдерживался, чтобы не улыбнуться.
– Мне очень жаль, Ханна. Это ужасно грустная история. Теперь у тебя единственный выход – найти себе мужчину по имени Саймон. Если тебе повезет, он будет большим педантом, как раз на твой вкус.
– Это не смешно.
– Конечно, нет.
– Не говори никому об этом.
– Будто бы мне так уж хочется кому-то рассказать об этой надписи на твоей попке!
– Надеюсь, ты также не хочешь, чтобы я рассказывала, что ты учудил в последнюю Рождественскую ночь.
Я не хотел, и мы скрепили наше соглашение рукопожатием.
И теперь, прежде чем Элли начала бы подтрунивать над каждым из нас, я предложил Ханне пойти помочь Эшу и Люси. Эш раздраженно стучал по автомату, вопя: «Иордания – это страна, а не человек![7] Глупая железяка!»
