Дениза Робинс - Только мои грёзы
— Дорогая маленькая Мин, — сказал он, — я не думаю, что вы должны уезжать отсюда, пока не окрепнете, только из-за моей жены, которая сейчас здесь и не бывает. Вы, наверное, узнали от слуг, что мы с ней в сложных отношениях и она предпочитает жить в Лондоне в обществе своих друзей. Она вовсе меня не ревнует. Ей… все равно! И даже если она вдруг приедет, я не представляю себе, чтобы она как-то возражала против вашего здесь пребывания с медицинской сестрой.
— Но сейчас… сейчас… сестры ведь нет, — настаивала Мин, говоря это против своей воли. Ей не хотелось уезжать отсюда, особенно притом, что она чувствовала теперь к этому человеку. Совсем не хотелось. Она обожала его. Но она прошла суровую школу воспитания тетки Прю и еще была его пленницей. Но и Джулиана ей обидеть не хотелось, и она сказала чуть слышно:
— О, я знаю, все хорошо, но что другие подумают?
Он с грустью воспринял эти слова. Бедняжка Мин. Она, конечно, права по-своему, он уважал ее взгляды и понимал, что в ее словах есть доля правды, но не принимал того, что стояло за этим, мещанской морали, всегда готовой к осуждению, видящей зло и там, где его нет. Если ее тетя такова, почему бы не поступить так и Клодии? Он нахмурился и встал.
Мин с беспокойством посмотрела на него.
— Вы сердитесь на меня? — тихо спросила она. Он улыбнулся ей, и она обрадовалась. Она бы ни за что не хотела раздражать его.
— Вовсе я не сержусь, дорогая, — сказал он. — И по-своему вы правы. Но я думаю, мы рискнем нашими репутациями, чтобы еще двое суток дать вам окрепнуть. А я тем временем попрошу нашу милую миссис Тренч подыскать вам подходящую комнату.
— Вы так добры ко мне, — ответила она, сама удивляясь, как часто повторяет это.
Он отмахнулся и позвонил Джексону, чтобы заказать вечерний чай. За чаем он сказал, что ему будет недоставать ее, когда она уйдет. Да, ему будет недоставать этого маленького трогательного существа, столь чувствительного, романтического и легкоранимого. Она перестала быть посторонней для него. Казалось, он ее давно знает. Она не была похожа на других девушек, которые встречались ему раньше. Она была гораздо приятнее и интереснее. Мин была почти старомодной и неопытной. Уже одно это выглядело привлекательно для человека, несколько лет женатого на Клодии. Его обеспокоило это открытие: ему будет не хватать Мин и не хотелось бы возвращаться к обществу только собаки и слуги.
Но подобные мысли опасны, могут далеко завести, это он понял и отбросил их.
— Слушайте, Мин, а вы не могли бы уговорить кого-нибудь из ваших подружек, например Салли, с которой вы приехали в Шенли, пожить здесь немного?
— Я не думаю, чтобы Салли согласилась, — печально сказала Мин. — Боюсь, что ее мама думает про меня так же ужасно, как моя тетя.
Джулиан был удивлен и обижен.
— Но почему?
— И Салли нельзя уходить с работы, — добавила Мин.
— Ну ладно, скоро вы выберетесь из логова льва и будете вести приличную жизнь в Лондоне.
У Мин упало сердце. Все-таки она раздражает его. Она подавленно замолчала. Он посмотрел на нее и упрекнул самого себя. Господи, этому ребенку нельзя сказать резкого слова даже в шутку, не расстроив ее.
— Вот вам мой совет, — сказал он, — не позволяйте развиться в вас этой сверхчувствительности, это вас погубит. Вы принимаете все слишком близко к сердцу. Учитесь воспринимать жизнь просто — как я.
Неожиданно она запротестовала:
— Но я не верю, что вы на все смотрите так легко! Вы ведь не циник. Я ненавижу циников и вижу, что вы не такой!
Он засмеялся:
— Спасибо, дорогая, я думал, что такой.
— Нет, я так не думаю и не хочу сама стать циничной.
— Вы чертовски правы, Мин. Но просто я не хочу, чтобы вы страдали. А боюсь, так и будет из-за вашей ранимости. — Вдруг он процитировал: — «Ступай же осторожно: ты идешь по сотканному из моих мечтаний ковру…» Йитс имел в виду вас, когда писал эти строки. Но всегда думайте, к чьим ногам вы кладете ваши мечтания, дорогая.
Она только наполовину поняла его, но в страстном желании быть ему приятной она запомнила имя поэта и дала себе слово по приезде в Лондон достать его стихи и прочесть. Она серьезно посмотрела на него и сказала:
— Звучит хорошо. Вы могли бы прочесть мне еще?
Он поднял брови и погладил Фрисби по голове.
— Смогу ли я вспомнить… Моя оксфордская учеба… Я любил тогда Йитса, а эти стихи у него из лучших.
Мин сидела не сводя с него глаз. Он читал ей наизусть, глядя на далекую реку, и ей казалось, что нет ничего красивее его голоса, читавшего эти изящные строки:
…Когда б на мне одежды были
Из золотого света в небесах,
Из тьмы и полумрака и из света
Сработанные, можно б постелить
Их мне у ног твоих.
Но в бедности своей лишь грезы
Могу я положить к твоим ногам.
Ступай же осторожно: ты идешь
По сотканному из моих мечтаний
Ковру…
Густой, низкий голос умолк. Мин перевела дыхание. Сердце ее учащенно билось. Она прошептала:
— Это было совершенно великолепно!
Но для Джулиана импульс процитировать любимого поэта и вспомнить студенческую романтику уже прошел. Он засмеялся и сказал:
— Да, Йитс обладает очарованием, как никто. Но все же я снова советую вам выбирать, перед кем расстилать ковер своих мечтаний.
Мин хотела было еще о чем-то спросить, как вдруг они услышали, что кто-то приехал на машине. Джулиан выглянул в окно.
— О! У вас гости! — воскликнула Мин. — Я лучше пойду наверх. Я думаю, мне пора вернуться в постель. Доктор говорил, что мне нельзя еще вставать надолго и… — Она замолчала, посмотрев на Джулиана. Его лицо выражало удивление и беспокойство. Затем она увидела худого длинноволосого юношу, который открывал дверцу машины женщине… высокой, элегантной, в прекрасном сером костюме и красивой шляпке с белыми цветами. Мин немедленно узнала в ней женщину с портрета.
— Ну и чудеса! — сказал Джулиан. — Именно сегодня я удостоился визита моей жены!
Глава 6
Со странным чувством Джулиан, выйдя в холл, наблюдал, как Джексон отпирает парадную дверь, чтобы впустить его жену и, как он мрачно отметил, одного из ее «мальчиков». Какая-то недобрая ирония была в том, что она приехала как раз тогда, когда они говорили с Мин о ней.
Не было времени раздумывать, что она скажет о Мин, но, кажется, опасения последней не лишены оснований.
Клодия вошла. Она двигалась гордо, хотя прибавила в весе за последние два года и была совсем не той стройной, элегантной девушкой на картине французского художника. Она была в отличном макияже. Только в спальне, где он теперь очень редко видел ее, заметно было, что ее лицо подурнело, стало одутловатым, а кожа — сальной. Она подошла к Джулиану и в своей развязной манере бросила ему плащ, который висел у нее на руке, и тут же сняла шляпку.
