Дениза Робинс - Только мои грёзы
Продвигаясь неслышно, как в церкви, она дошла до гостиной, совершенно восхитительной, роскошной комнаты. Две люстры венецианского стекла свисали с потолка. Три высоких окна с золотистыми парчовыми занавесками выходили на лужок. Большая комната казалась ей полной бесценных сокровищ. Она не знала о настоящей ценности этих вещей, но догадывалась. Она восхищенно осматривала серо-золотой атлас стульев эпохи регентства и такой же диван, полированный столик, ореховую с позолотой горку для французского фарфора с ручной росписью… Все это собирала когда-то влюбленная в антиквариат мать Джулиана.
И тут одна из картин над камином задержала ее внимание. Она глядела на портрет, чувствуя, что сердце ее забилось чаще. Она была уверена, что видит на нем жену мистера Беррисфорда.
Никогда в жизни не видела Мин более обольстительного создания. Автором был хороший художник, которому удалось передать изящество Клодии Беррисфорд, каким она обладала десять лет назад. На ней было серое бархатное платье с длинными рукавами. Узкой рукой она касалась бледной щеки. Насмешливые глаза загадочно улыбались. Художник подчеркнул рыжеватый оттенок роскошных волос, причесанных в классическом стиле. Но больше всего поразила Мин огромная реалистичность этого портрета. Казалось, что женщина в сером бархате вот-вот сойдет с картины в эту комнату.
И все же было что-то отталкивающее в миссис Беррисфорд, и Мин не сразу сообразила, что именно. Она вспомнила, что нечто подобное чувствовала она маленькой девочкой, когда с отцом была в зоопарке. Там они смотрели на красивую спящую змею, и Мин тогда воскликнула: «Папа, какая красивая змейка!» Тут рептилия подняла голову и высунула острое жало, и Мин отпрянула, заплакала и стала просить отца увести ее отсюда. Она еще долго вспоминала страшное жало. Казалось жутким, что такая красота может таить в себе такую злобу. И сейчас, глядя на портрет жены Беррисфорда, она спрашивала себя, не такое ли чувство она испытала тогда в зоопарке. В Клодии тоже таится какой-то яд, и она может укусить.
Слегка вздрогнув, Мин вернулась в библиотеку. Здесь было довольно уютно сидеть у открытого окна, греясь на солнышке. Какой усталой и слабой она себя чувствовала! Словно болезнь продолжалась несколько месяцев, а не несколько дней. И, вспомнив о своей утрате, о том, что теперь она осталась совсем одна, Мин почувствовала, что ей снова хочется плакать.
Она все еще выглядела печальной, когда Джулиан вернулся из Лондона. Когда он вошел в библиотеку, а лабрадор кинулся к нему, виляя хвостом, Мин почувствовала себя по-другому. Какая-то надежная, успокаивающая сила была в этом человеке, так расположенном к ней. Он, казалось, один заставлял ее радоваться тому, что она жива, когда все вокруг точно сговорились убеждать ее, что лучше бы она умерла.
— Какой приятный сюрприз найти вас здесь, — сказал он и осмотрел ее критически, улыбнувшись своей милой улыбкой, от которой у Мин становилось хорошо на душе. — Вы выглядите еще слабой, но уже не такой, как неделю назад, — добавил он со смехом.
— О, мне уже совсем хорошо, — ответила она.
— Чем вы занимались?
— Ничем особенно. Бродила… и смотрела еще картины в гостиной.
— Да, там есть хорошие вещицы. Вы видели Коро?
Мин покраснела. Она понятия не имела, что такое Коро. Он заметил ее смущение и просто объяснил:
— Знаете, картина в золотой раме: тени, деревья, приглушенный свет… словно смотрите сквозь зеленую воду.
— О да, я видела, — кивнула она. Но тут в ее глазах вспыхнуло любопытство. Она любила, когда Джулиан ей о чем-нибудь рассказывал. И она наивно добавила: — И еще там такой прекрасный портрет женщины в сером бархатном платье.
Тут она осеклась, поняв, что сказала что-то не то, потому что лицо Джулиана изменилось. Улыбка исчезла, уступив место циничной кривой усмешке.
— А, портрет моей жены.
— Я… я подумала, что это, наверное, миссис Беррисфорд.
Джулиан подошел к столу, взял сигарету, закурил:
— Это писал один парень в Париже, когда мы с ней поженились. Хороший мастер.
— Она… она страшно привлекательна, — сказала Мин.
Джулиан курил, глядя, как тает дым, потом усмехнулся:
— Тогда она была очень привлекательной. Да пожалуй, и теперь.
Он хотел добавить: «Но не для меня», однако не стал демонстрировать эти чувства девушке, которую знал так недолго.
У Мин не было желания спрашивать об этом еще. Она поняла, что отношения супругов очень плохие. Она спросила:
— Как вы думаете, можно мне завтра уехать в Лондон?
Он посмотрел на ее бледное лицо, грустные бирюзовые глаза и быстро ответил:
— Нет, я думаю, вам не следует уезжать еще несколько дней. Знаете, вы только встали, и вам еще рано в лондонскую суету и толчею, особенно в такую жару. Сегодня было очень душно даже в нашем здании с кондиционерами.
— Но… мне действительно пора.
— Что за спешка?
Она, не глядя на него, нервно облизала губы:
— Ну, я здесь пробыла так долго, и мне неудобно больше пользоваться вашим гостеприимством.
— Дорогое дитя, я один в этом большом доме, не считая приходящих кухарки и горничной, а также Джексона, который обычно околачивается без дела. Почему бы вам не остаться, хотя бы на время, пока вы не сможете приступить к новой работе.
Тогда она, не способная хитрить, со всем своим простодушием ответила:
— Я уверена, вашей жене… вашей жене… это не очень понравится.
Запинающийся голосок умолк. Джулиан посмотрел на нее с изумлением. Такое объяснение он меньше всего ожидал услышать. Кто мог внушить этой девушке такую мысль? Джулиану в голову не приходило думать, как Клодия оценит присутствие Мин в доме. Она не хотела разделять с ним его жизнь и не имела уже права диктовать, кого ему принимать здесь. Да и вся история с тем, что он дал приют Мин, такой больной и беспомощной, казалась ему совершенно невинной. Он действительно воспринимал это так, словно дал приют беспризорному ребенку. Но слова Мин придали делу новый оборот. Она переживала и боялась, что скажет об этом Клодия. Бедняжка!
Она вспыхнула и смотрела на него глазами, полными слез.
— Разве вы не думаете, что мне следует уйти? Вы так не думаете?
Удивительная нежность, которую она внушала ему, помогла ему. Джулиан бросил окурок в камин и сел у окна с ней рядом.
— Дорогая маленькая Мин, — сказал он, — я не думаю, что вы должны уезжать отсюда, пока не окрепнете, только из-за моей жены, которая сейчас здесь и не бывает. Вы, наверное, узнали от слуг, что мы с ней в сложных отношениях и она предпочитает жить в Лондоне в обществе своих друзей. Она вовсе меня не ревнует. Ей… все равно! И даже если она вдруг приедет, я не представляю себе, чтобы она как-то возражала против вашего здесь пребывания с медицинской сестрой.
