Франсин Мандевилл - Полночь в Париже
Кендра бросила взгляд на мягкую серую ковровую обивку, глубокие кожаные сиденья, глянцевитый бар полированного дерева и почувствовала, что ее решимость ослабевает. Слабый блеск хромированных поверхностей, пластиковые кнопки и множество ручек и рычажков, оформленных так, словно это произведения искусства, требовали изучения с более близкого расстояния.
— Ну? — спросил Джек.
— Наверное, это мой единственный шанс прокатиться в посольском лимузине.
— Какая машина, — дразнил Джек, мягко подталкивая ее к открытой дверце. — И можно посмотреть, что там внутри.
— Я полагаю, девочки не будут возражать, если придется подождать меня немножко подольше.
Джек хохотнул.
— Сколько еще извинений вам нужно измыслить, прежде чем вы наконец заберетесь в это уютное гнездышко, на заднее сиденье?
— Пять-шесть. Этого должно быть достаточно.
— Неправильно. — Джек кивнул шоферу, наклонил голову и влез в лимузин. Там он достал очень знакомый синий документ и, осторожно держа большим и указательным пальцами, призывно им помахал. — У меня ваш паспорт, и я его не отдам, если вы не сядете, не выпьете бокал шампанского и не расскажете о Париже то, что знают только гиды.
— Так нечестно.
— Зато убедительно. Спросите моих сестер. Техника отработана — сначала на одной, потом на другой. — Он откинулся на кожаную спинку с видом полнейшего удовольствия и похлопал по сиденью рядом с собой.
— Вы забыли только одно, Джек. — Кендра села, оставив между ними солидное пустое пространство.
— Не думаю.
— Все-таки забыли. — Она подалась вперед и выхватила паспорт из его рук. Руки у него красивые, отметила она, сильные, с широкими ладонями, длинными пальцами и ухоженными ногтями. Такие руки могут дать женщине наслаждение. Легкая дрожь пробежала по ее позвоночнику.
А вспомнив о его профессии, она вздрогнула опять. Он — морской пехотинец, и если нужно, эти руки могут быть смертельным оружием.
— Что я забыл? — спросил Джек.
— Вы забыли сказать «ня-а, ня-а, ня-ня-ня-а» эдаким особым мерзким голосом, какой бывает только у братьев.
— Вы говорите так, словно знаете об этом не понаслышке.
— Отнюдь. У меня двое братьев.
— Старших?
— Младших… Хоть это преимущество у меня было, когда они в свои одиннадцать-двенадцать лет устраивали такое, что даже маме хотелось запереть их в кладовке, пока не повзрослеют.
— И, конечно, это не вы их доводили до такого поведения?
— Ну-у, может быть, раз или два. Их гораздо сильнее доводила моя младшая сестра. Я подозреваю, что Кимми с самбго рождения отлично знала, что нужно делать, чтобы Кайл и Кент полезли на стенку. Она за десять секунд могла их довести до белого каления, да и сейчас может.
Лицо Кендры смягчилось при воспоминаниях о буйных забавах детства и счастье прочной родственной любви, которая связывала членов ее семьи.
— Кендра, Кайл, Кент и Кимми? — Джон говорил очень вежливо, но глаза его хитро поблескивали, а лицо его стало принимать еще более хитрое выражение. — А ваших родителей, я думаю, зовут Кевин и Кэти?
— Осторожно, вы посягаете на честь семьи!
— Керт и Келли?
— Людям не хуже вас приходилось жестоко расплачиваться за гораздо меньшие оскорбления. — Несмотря на строгость предупреждения, Кендра не могла удержаться от широкой улыбки.
— Кирби и Карен?
— Керк и Кристен, — сдалась она, смеясь. — Нам всегда казалось, что это очень забавно, когда все имена начинаются на одну букву. Мы думали, что наши родители очень остроумные люди, если они придумали такую штуку. Естественно, они не пытались разуверить нас в своей гениальности.
— Похоже, у вас прекрасная дружная семья.
— Да, дружная. А насчет того, что прекрасная… и у нас есть свои сложности.
— Например?
— Вам будет неинтересно слушать все истории моей семьи.
— Кендра, я хочу знать о вас все.
От необходимости отвечать ее спасло то, что окошечко, отделявшее их от водителя, с тихим шипением открылось, и показалось лицо шофера.
— Конечный пункт нашей поездки — отель «Интерконтиненталь», но скажите, мисс Мартин, каким именно маршрутом мы поедем?
— Самым длинным из всех возможных, — вполголоса пробормотал Джек, но так, чтобы Кендра услышала.
Она немного подумала, борясь с растущим волнением. Он хочет продлить поездку. Он хочет подольше побыть с ней.
— Давайте поедем по Елисейским полям к Триумфальной арке, потом раз-другой объедем площадь Этуаль…
— Хорошо. А потом?
Кендра заколебалась, боясь злоупотребить щедростью посла. Но, с другой стороны, Джон Крэйг сам предложил ей совершить поездку по вечернему Парижу, а общество Джека, добавлявшее этой идее привлекательности, делало искушение непреодолимым.
Что плохого в такой поездке?
Да, этот мужчина мощно разогнался, надо быть мертвой, чтобы этого не замечать, но обстоятельства их знакомства нейтрализуют любую опасность. Они обречены остаться чужими. На что-либо большее нет времени и не представится случая. Она все понимает, она за себя отвечает и прекрасно себя контролирует, она об этом не забудет, какой бы убаюкивающей паутиной ни оплетал ее Джексон Рэндалл.
И не важно, что с ним Париж в сумерках кажется вдвое романтичнее.
— Потом вырулим на набережную д'Орсэ и поедем вдоль Сены до Нотр-Дам, — продолжала Кендра более спокойно.
— Вы увидите множество достопримечательностей, — с одобрением сказал шофер. — Проедем по Латинскому кварталу? Или лучше подняться на Монмартр? Со ступеней Сакре-Кер прекрасный вид на город.
— Вид от Сакре-Кер, конечно, прекрасен, — с сожалением согласилась Кендра. — Но у меня действительно нет времени.
— Через час вы будете в «Интерконтиненталь», — пообещал он, протягивая ей листок с инструкцией на нескольких языках. — Здесь написано, как обращаться с баром, телефоном и всем, чего пожелаете. Приятной поездки.
Шофер отвернулся и включил зажигание. Как только двигатель ожил, окошечко с тем же тихим шипением закрылось. Лимузин выехал с территории посольства на улицы Парижа.
Кендра вдруг смутилась, поняв, что осталась с Джеком наедине, вцепилась в плоскую белую коробку со своей новой черной сумочкой. Салон лимузина, минуту назад казавшийся огромным, словно бы сжался и стал… другого слова не подберешь — интимно-тесным.
Молчание затягивалось. Она слышала глубокое ритмичное дыхание Джека на фоне мягкого урчания мощного двигателя машины. Свежий цитрусовый аромат его лосьона после бритья смешивался с запахом дорогой кожи сидений. А тонированные стекла, позволяющие им наблюдать вечернюю жизнь парижских улиц, оставаясь невидимыми, усугубляли это чувство полной отъединенности от остального мира.
