Татьяна Туринская - Когда меня ты позовешь
А они, эти руки, уже пошли себе дальше гулять по Кристининому телу. Осторожненько коснулись груди: сначала аккуратненько пальчиком по самому соску, нежно, легко-легко, едва коснувшись, потом самыми кончиками пальцев Бессмертный обвел ее округлый контур. И почему-то именно легкость прикосновений была невероятно приятна Кристине. И уже потом, почувствовав, как сжались мышцы ее живота, Сергей накрыл грудь всею своей ладонью. Сдавил легонько, словно бы утверждая свое господство, и, не отпуская руки, кончиком языка лизнул второй сосок. И опять по Кристининому телу словно бы пробежала судорога. Сергей обхватил сосок губами и легонько сдавил его, после чего стал ласкать его языком, не выпуская изо рта. Кристина испустила легкий вздох, больше похожий на "Ах", и почему-то ноги ее сами собою чуточку раздвинулись, словно раскрылись лепестки странного двухлистного цветка. Бессмертный очень чутко уловил этот момент, как будто бы именно его и ждал, его и добивался. Тут же свободной рукою "нырнул" в заветное лоно. Сам он был худой и высокий, и пальцы его были такие же: длинные, гибкие, наглые… И бесконечно нежные. И Кристина инстинктивно сжала его пальцы. То ли организм среагировал подобным образом на внедрение инородного тела. А может, просто не хотелось, чтобы это инородное тело покинуло ее гостеприимное лоно?..
Так или иначе, а Кристина очень крепко сжала пальцы Бессмертного. А он и не думал вырываться "из плена", охотно оставался в ней, и даже стремился проникнуть еще глубже. И Кристина буквально выгнулась на диване, еще крепче сжимая пленника всеми своими мышцами, даже ноги для верности сжала, чтобы не улизнул ненароком. И только тогда Бессмертный ее впервые поцеловал. Долго, трепетно, жадно. Двигая в унисон пальцами в лоне и языком во рту, в то же время играя грудью. И Кристина уже и не думала сопротивляться, с удовольствием отвечала на его ласки. Даже с огромным удовольствием…
Когда же вместо тонких трепетных пальцев Бессмертного почувствовала, как нечто иное, не такое тонкое и уж совсем не трепетное пытается войти в нее, Кристина словно очнулась от гипноза. Резко оттолкнула от себя Сергея. Тот, уже не ожидающий сопротивления, не смог удержать ее, и Кристина резво соскочила с дивана. Сама не понимала, почему. Ведь и приятно было, очень даже приятно, и продолжения хотелось. О, еще как хотелось… Но словно бы сидел в ней какой-то предохранитель, что ли. Внутреннее табу. В самую ответственную минуту тело категорически отказалось принять постороннего мужчину, какими бы умелыми и ласковыми руками он ни обладал. Как будто бы закрылись ворота, захлопнулась входная дверь: всё, дальше нельзя, дальше можно только хозяину, то есть Чернышеву. А то, что Чернышеву на нее теперь наплевать, ровным счетом ничего не означало. Всё равно дальше можно только ему, только Валерке…
Кристина лихорадочно пыталась выудить из закрутившихся в тугой комок колгот трусики, да это никак не удавалось сделать трясущимися от волнения руками. В эту минуту ею владела одна только мысль, одно только непреодолимое желание: бежать, бежать отсюда без оглядки, пока не натворила глупостей, пока сама себя уважать не перестала. Как она вообще могла позволить этому произойти?! Как могла прийти в этот дом? Как могла позволить Бессмертному бестактное вторжение в столь интимную область, куда далеко не с первого дня знакомства допустила Валерку?! Да как вообще позволила ему целый вечер крутиться рядом с собой?! Как будто не понимала, к чему это может привести. А еще ведь даже удовольствие получала. Фу, какая гадость, какая мерзость!
И почему, когда спешишь, ничего не получается? Ведь Кристине надо было срочно одеться, срочно!!! Потому что одежда, пусть даже только трусики — это уже преграда, это уже показатель того, что она против близости, она ее не хочет, не желает. Но трусики вместе с лайкровыми колготками закрутились в плотный жгут и никак не желали поддаваться ее дрожащим пальцам. Вдобавок ко всем неприятностям Бессмертный уже пришел в себя от Кристининого неожиданного бегства и явно не собирался потакать ей в этом.
Встал с дивана, подошел вплотную, укоризненно глядя на нее сверху. Погрозил пальчиком: словно бы шутя, но в то же время давая понять, что в каждой шутке лишь доля шутки. Выхватил из ее рук колготы и отшвырнул со всей силы так, что те улетели аж на шкаф, притянул беглянку к себе:
— Динамо? Детка, мы так не договаривались.
И вновь впился в ее губы. На сей раз вовсе не ласково, а жестоко, вложив в поцелуй всю свою злость и недовольство. Одной рукой крепко придерживал Кристину за спину, чтобы не вырвалась, второй жадно шарил по голым ее ягодицам, мял их, сжимал в охапку, с каждым разом все сильнее и сильнее притискивая к себе, да при этом норовя прижать чуть пониже собственной талии, там, где милицейским жезлом торчал его готовый к бою "солдат". Однако разница в росте была такой, что ему приходилось приподнимать Кристину, иначе "солдат" прижимался к ее животу, а Бессмертному хотелось совсем-совсем других ощущений.
— Не надо, — жалобно попросила Кристина. — Пожалуйста, не надо, Сережа. Я не хочу. Я не могу…
Сергей, однако, не прекращал попыток, инстинктивно сопровождая их весьма характерными движениями.
— Ты шутишь, крошка? — хрипло возразил он. — Ты хоть представляешь, что такое изголодавшийся мужик? Я ж в море болтался четыре месяца, какое "не могу"?!
— Нет, ты не понимаешь, — упорно отталкивала его Кристина. — Я еще не готова, я не хочу…
Почему-то в эту минуту она совершенно забыла, что Наташка потащила ее сегодня в "Утес" именно с этой целью. Если и не найти Чернышеву постоянную замену, то хотя бы попытаться с помощью постороннего мужика выбить из ее головы страдания, любовь к предателю и поставить жирный крест на надежде, что все еще может измениться. Ведь и сама хотела того же, и не только сегодня, ведь по ночам, не умея заснуть от переизбытка чувств и эмоций, только и мечтала о том, как бы отдаться первому встречному, тем самым как будто бы надругавшись над Чернышевым. И не того ли хотела еще буквально пару минут назад, жадно сжимая в себе длинные пальцы Бессмертного? Но теперь сопротивлялась так яростно, как будто никогда не желала не только близости с Сергеем, но и вообще с кем бы то ни было, кроме Чернышева, даже осознавая, что с Чернышевым ей больше не быть никогда в жизни.
Однако Бессмертный не был, кажется, намерен долго терпеть ее сопротивление. Прижал Кристину к столу, после чего бесцеремонно развернул ее спиной к себе и тут же приподнял ее ноги, одновременно с тем удобно расположившись между ними. Кристина оказалась прижатой грудью к холодной полированной поверхности стола, практически не имея возможности сопротивляться, только отчаянно махала в воздухе ногами, пытаясь ударить наглеца, да только вместо хорошего удара, способного заставить того забыть о сексе хотя бы на ближайших пару часов, лишь изредка попадала пяткой ему по мягкому месту, не причиняя ни малейшего вреда негодяю. Бессмертный же, несмотря на уверения в том, что буквально изнывает от четырехмесячного воздержания, не слишком торопился. Казалось, он буквально упивается ощущением безнаказанности и вседозволенности. Прижался "солдатом" к Кристине, но не спешил, не вводил его в бой, словно бы наслаждаясь предвкушением не меньше, чем непосредственной близостью. Сам же в это время не отрывался от спины Кристины. Руки-то были заняты, ему непрестанно приходилось удерживать сопротивляющуюся партнершу, зато язык был свободен, и Сергей пользовался им весьма умело. Пощекотал немножко ушко, шейку, опустился чуть ниже. Мелко-мелко гоняя язык из одного угла рта в другой, прошелся самым его кончиком вдоль позвоночника, да так, что Кристина на мгновение застыла, перестала сопротивляться, уж в который раз за этот вечер сладострастно сжав тазовые мышцы. А Бессмертный и не думал останавливаться, дошел до самого конца позвоночника, к точке, где спина плавно раздваивается, словно бы перетекая в ягодицы, и принялся массировать языком очаровательную впадинку, образовавшуюся в месте не то раздвоения, не то соединения спины и очаровательной Кристининой попочки. Долго, страстно, старательно. Так, что Кристина уже совсем перестала сопротивляться. Вернее, не столько перестала, сколько забыла, что должна бы сопротивляться. Просто забыла, потому что некогда было помнить, потому что нужно было запомнить вот это странное ощущение, которого никогда доселе не испытывала. И почему-то уже совсем не раздражало то, что в ее "закрытые ворота" навязчиво стучится неприятель, чужой "воин", чужой "солдат". Не Валеркин…
