Оливия Дарнелл - У любви законов нет
Но никогда еще Зоэ не чувствовала, что гитерна и флейта оживают под ее руками, желая запеть. А все потому, что на этот раз некто слушал ее с предельным вниманием, впитывая каждое слово. И вовсе не внимательный студент, делающий записи, но полицейский, которому, как она думала, вовсе нет дела до искусства.
Рассказав, как устроен портативный орган с тринадцатью трубками и свистком, Зоэ направилась к витрине со старинными монетами. Сообщив, что средневековые графства и некоторые города чеканили собственную монету, отчего весьма трудно было установить единую валюту и работа менял требовала большого профессионализма, она закончила экскурсию у макета старинного замка Пюилорана.
— Спасибо, — поблагодарила старушка туристка. — Было очень интересно! Кто бы мог подумать, что у столь маленького города такая интересная история!
— Я рада, что вам понравилось, — приветливо улыбнулась Зоэ. — Теперь у вас есть около получаса, чтобы самостоятельно побродить по музею и рассмотреть поближе заинтересовавшие вас экспонаты. Фотографировать разрешается, просьба только ничего не трогать руками.
Экскурсанты разбрелись кто куда. Студент устремился к инструментам, молодая мама с мальчиком пошла вниз, в залы ремесел. Остался только Оливер. Улыбаясь, он подошел к ней, и Зоэ почувствовала, что губы у нее вмиг пересохли. В своих словах «ничего не трогать руками» она будто усмотрела дразнящий подтекст.
— Откуда вы столько знаете? — спросил Оливер, останавливаясь в шаге от нее.
— Это моя работа, — улыбнулась молодая женщина, стараясь не выдать, как сильно на нее действует его присутствие.
— Мне кажется, ваши знания выходят за пределы работы. Например, вы умеете играть на средневековых инструментах. Вряд ли это входит в обязанности гида.
— Я люблю музыку и старалась научиться извлекать ее отовсюду. Наверное, это бабушкино воспитание. Она рассказывала, что в юности ей приходилось играть на фортепиано в присутствии самого русского царя!
Серые глаза Оливера, безмерно притягательные, словно гипнотизировали ее. Зоэ едва могла правильно строить фразы.
— Вы любите музыку. Я сразу это понял, едва вы взяли в руки ту коробку со струнами.
— Псалтериум, — машинально поправила Зоэ. — Да, музыка — одно из основных моих увлечений.
— Одно из?.. А каковы остальные?
Казалось бы, невинный вопрос, но он тут же вогнал Зоэ в краску. Ей внезапно стало жарко, хотя минуту назад она жалела, что не оделась потеплее.
— Ну, в общем… у меня их много…
Оливер перевел дыхание. Похоже, ему было так же жарко. Он бросил взгляд на часы на запястье и нахмурился.
— Вот это да! Полвосьмого! А я обещал вернуться к семи. Ребята, должно быть, заждались начальника. — Он с искренним сожалением посмотрел на Зоэ. — Не хочется уходить, но надо. Да и вам уже пора закрывать музей. До свидания.
Оливер повернулся и вышел; молодая женщина услышала его быстрые шаги на лестнице. Она сказала себе, что теперь может вздохнуть спокойно, однако сердце вовсе не радовалось, что он покинул ее.
За окнами медленно темнело. Зоэ обошла музей перед закрытием, проверила, все ли в порядке, включена ли сигнализация, и погасила свет. В вестибюле она остановилась перед большой фотографией в рамке. На ней был снят общественный комитет, основавший музей еще до ее рождения, — трое мужчин и три женщины, все средних лет, улыбающиеся, нарядные. Снимок был черно-белый, но все равно легко можно было представить красивые цветные платья дам. Пара слева — женщина сидит, мужчина стоит за ней, положив руки ей на плечи, — выглядела очень знакомо.
Бабушка и дедушка Зоэ. Барон Корф и его супруга, нашедшие новую родину во Франции и так трогательно заботившиеся о внучках. На бабушке широкополая шляпа, защищавшая лицо от солнечных лучей. Бабушка так и не привыкла по примеру француженок ходить под жарким южным солнцем с открытой головой. Зоэ хорошо помнила эту шляпу — соломенную, с искусственными цветами. Во времена ее детства шляпа была уже не новая, но бабушка бережно хранила ее. Она вообще очень любила старые вещи — не из скупости, русским изгнанникам не пришлось познакомиться с настоящей бедностью, — а из-за воспоминаний, с ними связанных.
Зоэ почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Бабушка Наталья, еще молодая и веселая, улыбалась с фотографии, с последней оставшейся у ее внучки фотографии.
Молодая женщина прижалась лбом к стене, и из глаз заструились слезы. Она не сдерживала их — оказывается, ей уже давно хотелось выплакаться. Печаль так одолела ее, что Зоэ даже не вздрогнула, когда чья-то рука легла ей на плечо.
— Зоэ, что с вами?
Она сразу узнала голос — голос Оливера — и смутно удивилась, что он делает здесь после закрытия музея. Но много важнее сейчас было другое: этот человек жалеет ее, гладит по волосам. Можно уткнуться ему в плечо, такое теплое и широкое, и наконец всласть поплакать.
Оливер не задавал лишних вопросов. Он просто обнял молодую женщину и поглаживал ее по содрогающейся от рыданий спине, приговаривая что-то неопределенно-ласковое. А потом взял в ладони ее заплаканное лицо и повернул к себе.
Зоэ, часто дыша, смотрела в его глаза несколько секунд — и видела в них безграничную нежность и желание помочь. Она не заметила, в какой момент губы их соприкоснулись…
4
Поцелуй был одновременно властным и ласковым, и Зоэ впилась в рот Оливера с жадностью умирающего от жажды путника, который наконец добрался до желанного источника. Пьер, ее бывший жених, не любил целоваться. Она вспомнила об этом, когда язык Оливера прорвался меж ее зубов, даря незнакомое наслаждение. Зоэ и не знала, что целоваться так… сладостно. Губы их совпадали идеально, будто являлись частичками мозаики; тела сами собой сплелись в объятии. Молодая женщина задыхалась, тонула в блаженстве — и мечтала никогда не возвращаться к реальности…
Что ты делаешь? — воскликнул голосок где-то в подсознании. Ты же его почти не знаешь! Представляешь, какой может быть расплата?
Отстань, посоветовала ему Зоэ. Мне это нравится, и я вправе так поступать.
Ты что, спятила? — не унимался настырный голос. Это самый неподходящий человек на свете, чтобы с ним целоваться! Он втянет тебя в неприятности! И не только тебя! Подумай о сестре!
Воспоминание об Элен, за которую она теперь отвечала, было единственным, что могло подействовать. Молодая женщина оборвала поцелуй, против воли отшатнувшись от Оливера. Тот немедленно разжал объятия и дал ей отступить на шаг. Оба часто дышали.
Зоэ смотрела в пол, лицо ее полыхало от смущения.
