Ирина Степановская - Ноев ковчег доктора Толмачёвой
Райка молча глядела на экран, но Аркадий понял, что она ничего не видит.
– Ну, чего молчишь-то?
– А чего говорить? Никому не нужна, никто ничего не замечает... Будто все так и надо.
Аркадий шутя показал пальцем на живот.
– Ну, это и замечать не надо. Само в глаза прет.
– Угу. – Райкино лицо перекосилось от злости. Только папашка замечать почему-то ничего не хочет.
Барашков некоторое время осмысливал Райкины интонации.
– Так ты не замужем, что ли, Раиса?
Она обиженно-гневно вскинула на него глаза.
– А вы что, на свадьбе на моей, что ли, гуляли?
Аркадий растерялся.
– Я не гулял, но...
– Вот вам и «но»! Вы вообще тут ходите весь в себе, ничего и никого не замечаете... Все отделение уж небось все уши друг другу прожужжало, а вы да Марья Филипповна еще как с луны свалились. Сегодня, например, вызывает меня к себе и как ни в чем не бывало спрашивает, с какого числа меня в декрет отправлять. Будто не знает!
– А почему она должна знать? – Аркадий понял, что как-то не врубается.
– Да все она знает, только притворяется, зараза, виду не подает!
Барашкову даже стало интересно. «Ничего себе! У нас в отделении, оказывается, происходят какие-то таинственные интриги... А я-то хожу себе по больным и действительно совершенно не в курсе». Конечно, Аркадий не то чтобы очень интересовался сплетнями, но ему показалось странным, что вокруг происходит нечто необычное, а он об этом узнает последним. Видно, действительно, оторвался от народа.
– Так что же все-таки произошло?
– Ничего не произошло!
Раиса спустила ноги с кушетки, грубо отодвинула стул вместе с сидевшим на нем Барашковым, встала и прошлась по комнатке, разминая спину.
– Ну, колись! Расскажи, что случилось, – легче будет, – потребовал Аркадий.
– Что случилось, что случилось... Случилось то, что Марья Филипповна отбивает у меня жениха! Что в общем-то неудивительно, с ее папашкой и с ее материальным положением. Бедная медсестричка и богатенькая заведующая – можно предположить, в чью пользу будет счет.
– А жених – это вот этот?.. – Аркадий снова осторожненько указал пальцем на Райкино пузо.
– Догадливый вы! – с издевкой повернулась к нему Раиса, шлепнулась задом на табуретку у маленького столика и вдруг громко зарыдала басом.
– Да... – Барашкову уже было неудобно, что он влез в эту историю.
– Успокойся, ты... выпей водички... – Он плеснул воды из чайника в чашку и протянул Раисе. – А ты точно знаешь, что этот... м-м... твой жених переметнулся к Мыш... к Марье Филипповне?
– Как мне не знать, если он и сейчас у нее сидит, а ко мне даже и не заглядывает... – И Раиса снова злобно зарыдала, будто загавкала.
Барашков так удивился, что даже не сразу смог свести концы с концами. «Сидит у Маши? Сейчас? А кто у нее там сейчас сидит?»
– Так это Дорн, что ли?
– А кто ж еще? Все отделение уже давным-давно знает...
Барашков даже отодвинулся на своем стуле.
– И ты этого идиота любила?
Раиса выпрямилась у столика и вытерла слезы ладошками.
– Любила не любила... Теперь какая уж разница!
– Да не верю я, что твой Дорн любит Машу! – Барашков успокоительно положил руку на спину Райке. – Он вообще-то, по моим наблюдениям, любить никого не может.
– Господи! – затряслась Раиса в новом припадке то ли плача, то ли истерического смеха. – Что вы думаете, мне его любовь, что ли, сейчас нужна? Что я буду одна с ребенком-то делать? Без мужа, без квартиры, без денег... Как вы все по-дурацки, мужики, понимаете!
Она в раздражении скинула руку доктора со своего плеча, встала и стала подводить глаза возле маленького зеркала над раковиной.
– Да... Прямо я не знаю, что тебе на это, Раиса, и сказать... – растерянно почесал в затылке Барашков. – Думать надо было, с кем связываешься...
– Большое мне облегчение от ваших слов, – скривилась Раиса. А потом вдруг с надеждой подняла к Барашкову голову: – А вы припугнуть его не можете? В отделении, я знаю, Владик только вас одного и боится.
– Как же я его припугну? Сейчас не советские времена, чтобы в местком бегать жаловаться, – сказал Аркадий.
Новость, что Владик Дорн его побаивается, Аркадия обрадовала. «Пусть побаивается! А то строит тут из себя больно умного!» Но все-таки чем конкретно помочь Раисе, Барашков не знал.
– А тебе действительно скоро в декрет идти? – без всякой задней мысли спросил он, потому что не знал, что еще спросить.
– Да я уж месяц почти переходила! – некрасиво вытянув губы, промычала опять сквозь слезы Райка. – А думаете, из-за чего переходила? Из-за зарплаты! В декрете я вообще мизер получу, а у этого козла, – она кивнула в сторону Машиного кабинета, – хрен допросишься!
Барашков оценивающе глянул на живот и поверил. Своей высшей точкой живот уже доходил до конца мечевидного отростка грудины. Это Барашков понял с одного внимательного взгляда. «Нехорошо, – подумал он. – Как бы то ни было, женщина на восьмом месяце беременности должна отдыхать на подушках в просторной постели, а не бегать делать уколы по отделению...»
– Знаешь, я, пожалуй, поговорю об этой ситуации с Марьей Филипповной, – сказал он и вышел из комнаты.
7
Марья Филипповна Одинцова, заведующая лечебно-диагностическим центром «Анелия», конечно, не была уже той Мышкой, какой ее знала Таня в период совместной работы под руководством Валентины Николаевны, но не была и суровой, хитрой и властной начальницей, какой пыталась изобразить ее Раиса. Марья Филипповна, а для Барашкова и Дорна наедине попросту «Маша», на самом деле вовсе не чувствовала непреодолимой тяги к руководству отделением, какой от нее ожидало руководство больницы и в конечном счете сотрудники.
Действительно, коммерческое отделение «пробил» у главного врача ее отец, желающий дать дочери возможность проявить себя и покомандовать. Но Маша в отличие от отца и матери, тоже крутой бизнесвумен, настоящей тяги к руководству не испытывала. Больше всего ей нравилось лечить, наблюдать, консультировать больных, а составлять ежедневные, еженедельные, ежемесячные отчеты, лавировать между сотрудниками и руководством, держать в ежовых рукавицах младший медперсонал, постоянно считать деньги, заработанные и израсходованные, следить за расходованием медикаментов... от этого Машу уже тошнило. Тем не менее она безропотно везла этот воз, руководствуясь в основном двумя принципами: в нее вложили деньги – и дело чести их отработать, и нельзя ронять себя в глазах сотрудников. Поэтому Маша приходила ежедневно раньше всех, а уходила позже, и проверяла, подсчитывала, хвалила и ругала, лавировала... в общем, делала все, что полагается делать всем заведующим отделениями во всех больницах плюс старалась быть справедливой. Но у Маши совершенно не оставалось времени (и она об этом очень сокрушалась) на лечение больных.
