Ирина Степановская - Ноев ковчег доктора Толмачёвой
Потом Таня не смогла бы вспомнить в деталях, как выглядел ресторанный зал. Место действительно оказалось не самое пафосное, но все равно с яркой позолотой, обилием цветов, картинами на стенах и роскошно оформленным меню с винной картой. Она была напряжена, и даже вино (какое-то, по ее понятиям, безумно дорогое) не могло снять напряжение. По спокойной простоте манер, с которой оба ее спутника держались в ресторанном зале, она определила, что они достаточно часто бывают в таких местах. Но и Тане не хотелось показаться пустышкой. Она скромно поддерживала разговор, сдержанно улыбалась шуткам, которыми перекидывались Лис и седоватый, но не расслаблялась и в дешевое кокетство не ударялась.
Вечер удался. Скучно никому не было. Филипп Иванович расспрашивал Таню о ее работе, о родителях, о Париже... Лис налегал на еду и внимательно слушал. Как Таня узнала потом, он оказался очень знающим и тонким юристом.
Когда они вышли на улицу, был уже поздний холодный вечер. Таня подняла воротник куртки, запрокинула голову. В зареве огней совсем не было видно неба, только высоко вверху шумели кроны платанов. Ветер подхватил ее длинные светлые волосы, запутал их и стал развевать, как флаг. Таня схватилась за голову обеими руками, закрутила волосы в жгут, спрятала под куртку. Филипп Иванович с прищуром следил за ней, за ее руками, за фигурой, за тем, как она быстро убирает волосы и со лба.
– Пройдемся, Таня?
Седоватый кинул взгляд на Лиса, и тот, сославшись на усталость, умчался на такси к себе в гостиницу.
Таня вытащила из сумки косынку, повязала на голову, в нерешительности остановилась. Филипп Иванович весело подмигнул ей. Таня не возражала пройтись. «На таком ветру вполне могу подхватить инфлюэнцу, как и соврала сегодня мадам Гийяр», – весело подумала она.
– Мне ведь, Танечка, нужна ваша помощь, – доверительно склонился к ней Филипп. – Помогите мне выбрать подарок для дочери.
Таня с интересом взглянула на него, а сама подумала: «Врет!» Такой человек вполне сам может выбрать подарок. Были бы деньги, а уж подарок из Парижа... Достаточно зайти в любой магазин.
– Хорошо! – Она повыше застегнула молнию на куртке. – В какой магазин пойдем?
Вокруг шумела яркая, разноязыкая туристическая толпа. Тане было приятно чувствовать себя ее частью, беззаботной и легкой. Однако она подумала и добавила:
– Но я должна вас предупредить, что цены здесь безумные.
– А мы посмотрим, – взял ее под руку Филипп Иванович.
Впереди горела огнями Триумфальная арка. Инстинктивно Таня повернулась в ее направлении. Вдруг около тротуара остановилась сияющая длинная машина. Задняя дверца салона открылась, оттуда высунулась тонкая рука, унизанная блестящими перстнями. Рука разматывала тонкий поводок. Тут же с визгом из машины выскочила маленькая, трясущаяся, будто студень, собачка, присела на краю тротуара, сделала свои дела, секунду поскребла задней лапкой по голому асфальту и с прежним визгом запрыгнула обратно в машину. Рука захлопнула дверцу, машина умчалась. Таня посмотрела машине вслед, и ей почему-то расхотелось ходить по магазинам.
«Пора домой, пока действительно не простудилась, – подумала она. – Еще заскочу к Янушке, если она не спит. А этот, – она мысленно кивнула в сторону своего спутника, – вполне может пройтись по магазинам сам».
– О чем задумались, Танечка? – Он оказался чутким, этот Филипп Иванович.
– Вы меня простите, но я замерзла, и мне пора. Вы ведь придумали насчет дочери?
Он удивился.
– Нисколько не придумал. Дочка у меня – приблизительно ваша ровесница и, между прочим, тоже врач.
– Вот как... – Тане стало неудобно. – Ну, я не знаю, как быть. Мне действительно пора. Завтра рано вставать на работу, а магазины сейчас работают очень немногие. Только самые пафосные. И не факт, что мы в них что-нибудь найдем.
Филипп Иванович испытующе смотрел на нее. Тане стало еще неудобнее.
– Ну честное слово! Вы завтра сами сходите на улицу Мира, или в «Лафайет», или пройдитесь по Риволи...
– Так, – Филипп Иванович притянул ее к себе за воротник куртки. – Не хитри. Не хочешь оставаться со мной – твое дело. Где у тебя мобильник? Записывай телефон.
Таня сразу отметила этот свойский покровительственно-хозяйственный тон, в котором вовсе не нуждалась, но какая-то сила не позволила ей возражать. Не узнавая себя, она послушно вытащила мобильный.
– Записывай, – Филип Иванович надиктовал ей номер. – Если надумаешь – позвони. Я буду в Париже еще неделю.
Таня молча спрятала телефон.
– До свидания. И спасибо за ресторан.
– Вам спасибо.
Он вдруг опять шутливо склонился, как в первый раз, в начале их встречи. Таня повернулась и хотела бежать к метро.
– Постой! – Филипп Иванович подошел к обочине и поднял руку, подзывая такси. На улице было холодно для прогулки в одном костюме, а он еще и расстегнул пиджак. Тонкая рубашка белела на груди, а модный галстук, лихо запрокинутый ветром, лежал на плече. «Совсем, как в песне «Милорд», – подумала Таня:
Votre foulard de soie
Flottant sur vos épaules
Vous aviez le beau rôle
On aurait dit le roi
Vous marchiez en vainqueur
Au bras d’une demoiselle
Mon Dieu! qu’elle était belle
J’en ai froid dans le coeur»[4].
Таня представила свой замерзший красный нос. Да, похоже, Эдит Пиаф пела не про нее.
Такси остановилось. На крыше горел белый плоский фонарь, означавший, что машина свободна.
– Говори адрес!
Таня наклонилась к водителю, назвала. Шофер посмотрел на Филиппа Ивановича и вышел из машины – открыл перед Таней дверцу заднего сиденья.
– Вот так-то лучше, – сказал Филипп Иванович и протянул Тане деньги.
– Не надо, у меня есть, – сказала она и села в машину, хотя поездка на такси в ее пригород съела бы Танин недельный бюджет.
– Ладно-ладно! – Деньги отправились в сумку.
Шофер посмотрел в зеркало на Таню.
– Поехали, – буркнула она.
Такси тронулось. Филипп Иванович остался стоять у бордюра, и светлый галстук все так же развевался у него на груди. А Таня все вспоминала его умный спокойный взгляд из-под кустистых бровей и не могла догадаться, кого же он ей напоминает.
6
Аркадий Петрович Барашков – штатный доктор коммерческого отделения «Анелия» при большой городской больнице – положил на рычаг трубку отделенческого телефона и задумался. Только что он звонил Тине Толмачевой – по поводу ее возможной госпитализации. В течение примерно семи лет Валентина Николаевна была его заведующей, другом, любовницей и коллегой. Теперь же он как был врачом (хорошим, между прочим), так им и остался, а вот в Тининой жизни произошли колоссальные изменения. Их производственный роман прервался спокойно, без эксцессов (за это Барашков был Тине особенно благодарен). Их любовь была скорее дружбой с примесью секса, чем безумной страстью. И когда Тина дала ему понять, что не хочет продолжения, он не только с этим смирился, но даже, пожалуй, обрадовался. Он был женат, Тина – замужем, и хоть ее брак тогда расстроился (не из-за их романа, кстати, из-за другого мужчины), ему удалось сохранить и с собственной женой, и с Тиной прочные, хорошие отношения. С женой – семейные, с Тиной – коллегиальные. Он даже не ревновал Тину к этому другому мужчине. То, что прошло, вернуть невозможно. Но его ужасно раздражало, что этот другой относится к Тине неподобающим образом.
