Елена Хуторная - Я – радость
– Тебе разве не понравились книги, которые ты прочитала? – спросила я, уже успев пожалеть, что затеяла этот разговор.
– Ну почему же? Получила истинное наслаждение! Только что это изменит? Это что, поможет мне стать известным на весь мир журналистом или офигенным литературным критиком? Да ни хрена это не изменит! Единственное, что я умею, – это быть красивой, но даже это не моя личная заслуга – уж такой родилась! Вот и все таланты!
Вдруг ее плечи мелко затряслись, и она резко закрыла руками лицо, все еще зажимая пальцами потухшую сигарету.
Бедная, бедная девочка.
Думая, что, возможно, Тиша просто оттолкнет меня, если я прикоснусь к ней, я, понимая, что не смогу уйти сейчас от нее просто так, все-таки подошла и обняла ее. К моему удивлению, она не стала вырываться – приникла к моему плечу, и я чувствовала руками, как дрожит ее худое длинное тело. Если бы я только хоть чем-нибудь могла помочь ей…
Мы простояли так всего пару минут, и вдруг Тиша, еще не до конца успокоившись, отстранилась от меня. Не глядя на меня, вытерла глаза, поправила волосы.
– Где моя золотистая шелковая блузка и золотые круглые браслеты? – спросила она.
– Блузка в химчистке, а браслеты на месте, в шкатулке, – ответила я.
– Я же просила тебя, чтобы эта вещь была готова к сегодняшнему дню! – раздраженно сказала она.
Вообще-то она ни о чем таком не говорила, так что я только неопределенно пожала плечами.
– Вот так всегда: когда что-то нужно, этого никогда не бывает на месте! За что, ты думаешь, я тебе плачу?
Я радость, чистая, светлая, я свет, я любовь. Всех люблю: мою милую тетю Ларису, Олю, Наташу, Светочку, Василия Николаевича, Стаса, Костю, папу и Тишу люблю тоже. Очень сильно. Иногда она сама не знает, как делает больно. Пусть у нее все будет хорошо.
Черт. Черт.
Только оказавшись дома у Оли на ее дне рождения, на празднование которого она меня пригласила, я поняла, как устала от Ромы и от Тиши. Как, оказывается, проста и радостна на самом деле жизнь, и вовсе не надо каждый день ходить по минному полю, не зная, какое Тишино настроение тебя ожидает за следующим поворотом, не надо уговаривать себя прощать кого-то, кто ненароком тебя обижает, и ломать голову, думая над тем, как помочь человеку, который мучается на твоих глазах, тоже не надо, потому что каждый в состоянии подумать за себя сам.
Собралась большая шумная компания: друзья, родственники, коллеги – и в Олином доме, в котором и без того хватает суеты, просто все встало вверх ногами. Но это было так здорово! Всем собравшимся оказалось так легко проникнуться друг к другу теплыми дружескими чувствами, будто мы вовсе не видели друг друга впервые, а встречаемся в одном и том же доме в один и тот же день который год. Оля, как всегда, наготовила кучу умопомрачительных деликатесов и, видимо, чтобы окончательно добить нас, испекла один из своих фирменных тортов, который будешь есть, даже если в организме уже совсем не осталось места, но отказаться от которого просто не будет сил.
После обильного объедания, не прекращающегося в течение нескольких часов, танцевали и пели песни. Я отыскала Олиного рыжего кота, в ужасе забившегося под кровать в детской, и, посадив его на колени, гладила, пока гости тянули что-то заунывное. Кот пригрелся, расслабился, начал тарахтеть тихонько себе под нос, пока не грянуло что-то залихватское, и он снова в панике бежал, оцарапав мне колени.
Поздно вечером вывалили на улицу всей гурьбой. Погода стояла чудесная: тепло, только что выпал сухой мелкий снежок и теперь сиял под всеми фонарями и переливался с каждым шагом, с каждым малейшим движением. Парни было собрались покидаться снежками, но, к счастью, комки распадались из-за недостатка влаги, и у них ничего не вышло. Правда, они не растерялись и начали валить девчонок в сугробы.
Я могу ошибаться, но кажется, Оля добровольно забралась в сугроб – с таким восторгом, будто это первая зима в ее жизни. Она была такая счастливая, хохотала до слез, ее глаза блестели, и я вдруг поняла, какой ненормальной была, что жалела ее. Мне стало так тепло от этого, так хорошо, через край выплескивалось что-то такое доброе, чем хотелось со всеми поделиться… и тут меня тоже кто-то толкнул в сугроб.
Я не удержала равновесия и упала. Ухнулась прямо в белое нечто, тут же начавшее таять на щеках и руках, но я не торопилась подниматься. Было так прохладно, надо мной висело огромное звездное небо, и хотелось плыть в него, не останавливаясь, верить во что-то, во что верилось десять лет назад, и ждать чего-то такого сказочного. Какие мы все-таки стали мудрые, опытные, а еще циничные, практичные и не поддающиеся никакому самому прекрасному обману.
Вдруг я заметила, что некто, находящийся у меня в ногах, явно чем-то обеспокоен. Оказалось, что это тот самый парень, который помог мне оказаться в сугробе. Он с тревогой пытался заглянуть мне в лицо, силясь понять, почему я не подаю признаков жизни, и я решила все-таки подняться, чтобы он наконец успокоился. Он протянул мне руку и помог выбраться, а после этого проводил домой.
Я обратила на него внимание почти сразу, как только оказалась у Оли, возможно, потому, что он мне чем-то напомнил Рому. Не рваными джинсами, конечно, на нем были обычные брюки, и не отношением к женщинам, он вел себя вполне прилично, но может, было что-то такое в его лице, улыбке, фигуре… Он казался намного моложе меня. Поэтому я видела, что вроде бы он проявляет ко мне интерес, и сама себе не верила, ведь вокруг было достаточно молодых симпатичных девушек, которым я никакая не конкурентка по определению.
И все-таки ему действительно понравилась именно я.
Он поцеловал меня, когда мы подошли к моему дому, и я позволила ему это сделать. У него такие нежные губы и большие серые глаза. Он так на меня смотрел, как будто я и правда что-то для него значила.
Когда я оказалась дома, поняла, что так и не спросила, как его зовут.
Сортируя в бельевой вещи для стирки и химчистки, я услышала шаги позади себя и уже приготовилась снова обороняться от Тишиной депрессии, как, оглянувшись, вдруг заметила, что она, похоже, пребывает не в таком уж плохом настроении. На ней были красные лаковые туфли с открытым носом.
– Рада, что у вас все хорошо, – сказала я, возвращаясь к своему занятию.
– Да ладно тебе, – рассмеялась она, – не будь такой букой! Все еще дуешься на меня? Ну да, я такая, могу и наорать иногда. Но меня уже не переделаешь!
Можно было бы просто извиниться, подумала я. Хотя действительно, кто я такая, чтобы передо мной извиняться.
Я радость, чистая, светлая, с любовью и благодарностью…
– И вообще говори мне «ты», – распорядилась Тиша, – мне так привычнее.
