Мери Каммингс - Телохранитель
Совсем он удивился, когда мисс Фаро спросила как-то во время ужина:
— Рэй, а какой цвет ты больше всего любишь?
— Не знаю, мэм… наверное, голубой. И зеленый тоже. — Вспомнил и добавил: — И красный.
— Ну а вот если бы тебе нужно было стены в своей комнате красить — какой бы ты цвет выбрал?
— Я в одном фильме недавно видел — там у парня в комнате стены были наполовину синие и наполовину желтые, но не ровно, а вроде как зигзагом, — он попытался изобразить рукой этот самый зигзаг и чуть не свалил стакан. — Только у меня, наверное, так красиво не получится покрасить.
— Х-мм… а как назывался фильм, ты не помнишь?
— Это… кажется, это «Всадники космоса», мэм.
— А я первая, я первая доела! — радостно завопила Ри и забарабанила вилкой по тарелке.
Мисс Фаро пошла за десертом, и Рэй так и остался в недоумении: неужто ей действительно интересно было знать, в какой цвет он бы покрасил стенки?
Наступил вечер. Ри уже легла спать, и он, как обычно, зашел к ней пожелать спокойной ночи, но разговор этот нет-нет — да и вспоминался: непонятное долго не дает о себе забыть, как больной зуб.
«Пожелать спокойной ночи» — это только так называлось. На самом деле, когда после душа, с высушенными и тщательно расчесанными волосами (до сих пор Рэй не знал, что для расчесывания волос существуют какие-то особые правила, но, оказывается, чтобы они были красивые и блестящие, полагалось провести по ним щеткой ровно сто раз), Ри укладывалась под одеяло, то настроение у нее было отнюдь не сонное. Наоборот, она чуть не подпрыгивала от нетерпения: сейчас, сейчас он придет и расскажет что-то интересное!
Весь вечер из головы у Рэя не шли «Всадники космоса». «Всадников» он и начал пересказывать, присев рядом с кроваткой — со всеми подробностями, показывая на пальцах монстров-пришельцев с рыбьими мордами и жуткими выпученными глазами и то, как превратившиеся в непобедимых космических воинов мальчишки ловко с ними расправлялись. Ри держала его за коленку, чтобы было не так страшно, но глаза блестели жгучим интересом.
Рэй как раз дошел до чудовища, которое пришельцы вывели в своей секретной лаборатории, когда она вдруг пискнула, глядя куда-то за его спиной:
— Папа!
Он обернулся — в дверях стоял Рамсфорд.
Хотя Рэй знал, что ничего плохого не делал, но, как и всегда в присутствии сенатора, у него возникло желание встать навытяжку… или убраться подальше.
— Привет! — улыбнулся тот и подошел к Ри, нагнулся — девочка обхватила его за шею, чмокнула в щеку. Когда сенатор выпрямился, она повисла на нем, как обезьянка; он немного покачал ее в воздухе и опустил обратно в кровать.
Уже уходя, похлопал Рэя по плечу.
— Сынок, когда освободишься, зайди, пожалуйста, ко мне в кабинет.
— Да, сэр, — ответил Рэй, подумал: «Вот оно, вот…» Внутри стало холодно и тошно, будто болотной воды глотнул.
— Рэйки-ии, ну что там дальше было! — Ри снова вцепилась ему в коленку и приготовилась бояться.
Мальчишка пришел минут через пятнадцать. Постучал, приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы протиснуться в кабинет, и остановился на пороге.
Да, красавцем его назвать было трудно: худой, угловатый; жесткие соломенные волосы, плотно сжатые тонкие губы, хмурый, недоверчивый взгляд. Но это был мальчишка, который, рискуя жизнью, полез в протоку с аллигаторами, чтобы вытащить оттуда чужую, впервые увиденную им в тот день девочку.
Сенатор понимал, чем обязан ему, и не собирался быть неблагодарным.
— Проходи, садись.
Ему приходилось за последние годы общаться с самыми разными людьми — от лесорубов до политиков и университетских профессоров, и обычно он с легкостью «настраивался» на собеседника из любой социальной группы. Но как разговаривать сейчас с этим мальчиком, Рамсфорд не знал, и от этого ощущал какую-то подспудную раздражающую неловкость.
Как с ребенком? Но уж слишком взрослые у него были глаза, серьезные и настороженные, без малейшего следа детской доверчивости…
Мальчик сел, прислонив костыли к столу.
— Рэй, я хочу с тобой поговорить, — начал сенатор.
— Да, сэр.
— Я хочу поговорить о твоей дальнейшей судьбе.
— Вы собираетесь отдать меня социальникам? — так прямо и жестко, в лоб, мог бы спросить взрослый человек. Как взрослому ему сенатор и ответил:
— Они этого требуют.
— И вы не можете ничего сделать? Вы же сенатор, ну скажите им, чтобы они оставили меня в покое! Я не хочу в приют, я пойду работать. Мистер Майерс возьмет меня, он сам говорил, что когда я подрасту, лучшего работника ему не найти. А мне уже почти тринадцать, сэр!
— Не могу. Есть закон. Но… я могу тебе предложить кое-что другое. Ты хочешь остаться у нас?
— Остаться? — В тазах мальчика промелькнула растерянность, замешательство — казалось, он боится поверить тому, что услышал. — Но вы же вроде скоро уедете в Нью-Гемпшир?!
— Да. И предлагаю тебе поехать с нами.
— То есть вы… вы что, хотите меня усыновить?
— Усыновить — это сейчас, с ходу трудно будет. Тем более без согласия твоей матери… она ведь официально от тебя не отказалась. Но я могу оформить опеку, это делается достаточно быстро, и тогда ты сможешь жить с нами на законных основаниях.
Судя по тому, как отчаянно мальчишка закивал, он готов был руками и ногами ухватиться за представившуюся возможность… как, собственно, и следовало ожидать.
— Да, сэр, да! — воскликнул он, запнулся и спросил нерешительно: — Мисс Фаро сегодня меня спросила, какого бы цвета я хотел стены в моей комнате. Это тоже из-за этого?!
— Да.
— Она уже знает, что вы хотите меня взять к себе?!
— Да, я говорил с ней об этом, — сенатор улыбнулся. — Она о тебе очень высокого мнения.
Мальчишка тоже неуверенно заулыбался.
Ну вот… теперь предстояла самая неприятная часть разговора.
— Рэй, послушай меня сейчас внимательно — я хочу сказать тебе… точнее, предупредить насчет Мэрион, есть кое-что, что ты должен знать.
Он достал из ящика стола газету — пусть прочтет, чтобы не рассказывать всю историю. Невольно взглянул на фотографию и вздрогнул, услышав вопрос мальчика:
— Это… это насчет ее мамы, сэр?
— Откуда ты знаешь? Тебе кто-то сказал?
— Никто, сэр. Я сам догадался. Она умерла, да?
— Да. — Рамсфорд вздохнул, чуть помедлил и протянул газету. — На вот, возьми, прочти. Тогда тебе многое станет понятнее.
Рэй взял, взглянул на фотографию под заголовком: Рамсфорд и женщина, очень красивая, в светлом нарядном платье. Что это мать Ри, было понятно сразу — по глазам, таким же большим и темным, как у дочери.
