Измена с молодой. Ты все испортил! (СИ) - Шевцова Каролина

Свекровь шагает в прихожую. Следом появляются Георгий Каренович, груженый двумя большими пакетами, и Нора с овальным серебряным подносом в руках. На нем, бережно прикрытый пищевой пленкой, румяный окорок.

— Карен, забери у папы пакеты, — начинает с ходу командовать свекровь, — там закуски, горячее, выпечка. Ксюша джан, давай разложим по тарелкам, времени мало. Шампанское в холод убрали? Почему телевизор выключен, ай бала? Лепс уже пел?

— Мам, проходите уже, дует… — устало бросает муж, закрывает входную дверь и поворачивается ко мне. Пожимает плечами.

Карен забирает у отца пакеты с контейнерами, несет на кухню. Я не двигаюсь с места — молча наблюдаю. Была уверена, они поймут, что сегодня нас ждать не стоит. Но не думала, что они заявятся ко мне домой после всего, что случилось. Мне хочется верить, что муж на самом деле не знал об их нежданном визите. Но я уже не удивлюсь, если окажется, что он снова попросил их прийти к нам и спасти ситуацию.

Дети бегут обниматься. Вокруг суета, гомон, шелест пакетов. «Алиса» разливается новогодними бубенцами, и со стороны это действительно выглядит, как праздничный переполох.

Свекор с Кареном выходят на веранду покурить. Свекровь что-то громко и оживленно рассказывает детям, время от времени поворачиваясь ко мне и весело подмигивая. Не получая отклика, переключается на Нору, с которой говорит только командами:

— Добавь майонеза в оливье, он же сухой весь! Сыр по кругу расставляй, так красивее! Бастурму не режь толсто, она прозрачной должна быть!

Нора избегает моего взгляда. Крутится вокруг стола, что-то достает, что-то убирает. Сама раскладывает дополнительные приборы — у меня было накрыто на четверых. Она поняла, что я не включусь в эту игру. Достаточно того, что я нашла в себе силы находиться со всеми ними в одном доме.

За пять минут до полуночи компания садится за стол. Георгий Каренович во главе стола берет на себя обязанности хозяина, разливая шампанское в бокалы.

— Давайте первым тостом проводим уходящий год, — начинает он заученную годами речь. Все за столом знают, что будет звучать дальше, но с уважением вслушиваются в каждое слово, кивают, пожимают плечами, вздыхают… Одиннадцать раз я делала то же самое. Не играла, не притворялась — искренне и с вниманием отдавала дань традициям этой семьи. Моей, как я думала, семьи. — Было в нем и хорошее, и не очень. Давайте поблагодарим его за мгновения счастья, и пусть он запомнится только хорошими моментами. А все проблемы и невзгоды оставим в прошлом.

Мне всё сложнее сохранять спокойствие, когда все встают на ноги, чтобы дотянуться бокалами.

Звенят ими друг с другом, тянутся ко мне, сталкиваются с ледяным холодом в глазах, но делают вид, будто всё так, как надо. Присаживаются на свои места и, пригубив, ставят фужеры перед собой. Если бы всё было так просто… Один тост — и все плохое уходит.

— Ты можешь вести себя нормально? — шепчет на ухо Карен. — Не порть людям праздник. — делает паузу и добавляет, — пожалуйста.

— Я никого не держу, — отвечаю спокойно и тихо, но лишь потому, что слева сидит дочь, и она может услышать.

Муж сжимает челюсть, и я вижу как напрягаются его скулы.

С боем курантов все снова встают со своих мест. Раздается звон бокалов. Звучат поздравления… Я смотрю, как родители по очереди тискают внуков, и упускаю мгновение, когда Карен разворачивается ко мне и порывисто заключает в объятья.

— С Новым годом, джана…

От его голоса по телу проносится волна тепла. И, кажется, я не успеваю увернуться. Но, может, и не хочу…

«…и пусть он запомнится только хорошими моментами»…

— Мам, уже можно открывать подарки? — вскакивает сын сразу после.

— Ну пожалста, пожалста, пожалста, — скороговоркой поддерживает его Вика.

Я отстраняюсь от мужа, улыбаюсь и разрешаю им выйти из-за стола, и они тут же убегают к горе подарков под ёлкой.

— Ксюша джан, они ничего не поели, пусть сначала… — произносит свекровь, но замолкает, не договорив.

— Лариса, не вмешивайся.

Свекор даже не поворачивает к ней голову. Она послушно поджимает губы и начинает ковырять в тарелке. Нора набирает себе гору салата, всё так же не поднимая глаз. Муж наполняет рюмки коньяком себе и отцу и обновляет шампанское в из без того полных бокалах женщин — ни свекровь, ни Нора не выпили ни глотка.

От градуса фальши воздух безжалостно густеет, с трудом пробираясь в легкие.

Не могу больше находиться к ним так близко. Когда на телефоны сидящих за столом начинают поступать звонки и сообщения от друзей и родственников, иду к детям.

Заметив мое приближение, Гера что-то быстро шепчет сестре на ушко и убегает наверх. Возвращается, прижимая к себе коробку, неумело обернутую в красную бумагу. Вика подскакивает к нему, и они вдвоем встают в торжественную позу.

— Мамочка, папочка! — начинают хором громко.

Слышу, как Карен сдвигает стул и подходит к нам. Обвивает руку вокруг моей талии. Дергаю плечом, чтобы отстраниться, но он лишь крепче прижимает к себе.

— Давай ты.

— Нет, ты лучше. — Брат и сестра смущенно переглядываются и одновременно выдают, — Это вам!

Протягивают нам коробку.

В груди разливается тепло, на глаза наворачиваются слёзы. До сих пор мы с мужем помогали им в выборе: со мной они искали подарок папе, а с ним — мне. Смотрю на Карена, но он рассеянно качает головой. Мои крошки держали всё в тайне от нас. Готовили сюрприз.

Вдвоем бережно снимаем оберточную бумагу, открываем коробку из простого белого картона. Карен придерживает ее, а я достаю украшенную шишками и блестками небольшую самодельную фоторамку.

В нее вставлена фотография нас с прошлогодней зимней фотосессии. Мыслями проношусь в тот день: мы чуть не опоздали, до последнего нежась в постели. Выездной фотограф должна была приехать с минуты на минуту, а мы, всё еще в пижамах, впопыхах готовили детям завтрак. Таких она нас и запечатлела — настоящих, без постановок, без декораций, без нарядов, укладки и макияжа. Расслабленных, счастливых. Остальные кадры фотосессии уже были, как полагается, похожи на открытки.

Но эта стала самой любимой.

И перед тем, как я опускаюсь на колени, чтобы обнять сына и дочь, Карен успевает шепнуть мне:

— И это ты хочешь разрушить?

— Нравится? — с волнением спрашивают они.

— Лучший подарок на свете, — говорю им, а у самой внутри всё сжимается от тоски и понимания, что это последний Новый год, который они встретят вместе с папой и мамой.

Расслабленные и счастливые.

А как будет дальше?

Чередовать каникулы и праздники? По очереди оставаться с ночевкой?

Еще не прожитая ими, эта боль накрывает меня с такой силой, что я не могу сдвинуться с места. Так и сижу на корточках, пока Карен обнимает их и благодарит за подарок.

Но Карен просчитался в своей попытке манипулировать моей материнской любовью. Не я это разрушила. Не я, черт побери! Это он всё испортил. И даже если бы я приняла решение сохранить брак ради детей, счастья бы это не принесло ни им, ни нам.

Я не смогу притворяться так искусно, как его отец, поднимающий сейчас тост за наш крепкий брак. Как его мать, улыбающаяся мне весь вечер, как ни в чем не бывало. Одна Нора всё так же чувствует себя не в своей тарелке. Она молчит и ест, потихоньку опустошая все блюда на столе… Даже её коронное «вообще-то я на диете» ни разу не прозвучало.

Через час отправляю детей спать.

Они не спорят, не пробуют выторговать еще несколько минут, потому что хотят утром найти самые долгожданные коробки — от Деда Мороза. И если ради этого надо лечь в разгар веселья, они согласны. Только весело в этот раз никому не будет. Когда за ними захлопываются двери, я наконец облегченно выдыхаю.

— Ксюша джан, иди, дочка, садись с нами! Папа за детей будет тост говорить, — машет мне свекровь. И когда видит, что я действительно иду к ним, буквально расплывается в довольной улыбке.

— Хватит, — произношу устало, — пожалуйста. Я слишком устала для второго акта.