Татьяна Тронина - Милая, хорошая
Мама Серафимы умерла в собственной квартире, осенью, когда не было ни гололеда, ни урагана, не ломились в дверь настойчивые маньяки. Умерла во сне, в своей собственной постели, тихо и без мучений – просто оторвался какой-то тромб в мозгу. Это была в высшей степени милосердная кончина, ибо тот, кто вершил всеми судьбами, не дал Лидии Васильевне в последние мгновения ее жизни испытать надоевший страх.
Так вот, Лидии Васильевны не было, но Сима продолжала жить так, словно та незримо присутствовала рядом…
– Скоро будет моя выставка, – сказала Сима. – Придете, девчонки?
– Конечно! – энергично закивала Алена. – Обязательно! А, Любаша?
– Не знаю, – серьезно произнесла Люба. – Столько дел… Кстати, Алена Батьковна, а ты ведь со своим бывшим так и не развелась?
– Нет, – вздохнула Алена и подлила всем еще вина. – А что?
– Ничего. Так просто…
– Слушай, Аленушка, может быть, ты до сих пор надеешься помириться с Алешей? – спохватилась Сима. – Как он там поживает?
– Не знаю, – пожала плечами Алена. – Не видно и не слышно моего бывшего… Наверное, нашел кого-то.
– Зря ты так, – сурово произнесла Люба. – Он хороший мужик. Просто вы с ним не пара были.
– Конечно, зато ты ему была парой! – огрызнулась Алена.
– Ну, я или не я – это уже не имеет значения, зато вы совершенно не подходили друг другу! – упрямо повторила Люба.
Она намекала на ту давнюю историю – когда-то знакомство подруг с Алешей произошло одновременно, и первое время некая путаница присутствовала в их отношениях, пока Алеша окончательно не выбрал Алену.
– Ах, перестаньте! – замахала руками Сима. – Аленушка, лучше сыграй нам.
Алену долго уговаривать не пришлось – она села за рояль, пробежала пальцами по клавишам.
– Что сыграть-то? – хмуро спросила она.
– Что-нибудь зимнее, праздничное – да, Люб? – попросила Сима, сияя глазами.
Алена начала всем известную мелодию из «Щелкунчика» Чайковского. «Вот вам зима, вот вам праздник, вот вам ожидание чуда…» – продолжала она хмуриться. Но потом увлеклась, разыгралась – и музыка захватила ее.
Музыка заполнила всю комнату и вместе с электрическим светом вырвалась наружу, за окно – пролетела над замерзшим прудом, над пряничным новоделом, над черными деревьями, над парком. Заставила снег заискриться, закружила любителей фигурного катания, поднялась к звездам, и там – растаяла в ледяном небе.
– Ах, как хорошо… – растроганно пробормотала Сима. – Даже слов таких нет, как хорошо!
– Аленка, глупая, зачем ты свою карьеру загубила, а? – недовольно подхватила Люба.
– Перестаньте… – отмахнулась Алена.
– Я вот чего не понимаю, – сказала Сима. – Почему сами композиторы свою музыку не играют? Мне кажется, уж никто лучше их не знает, как исполнять то или иное произведение…
– Ну да, только ожившего Чайковского тут не хватало! – фыркнула Люба.
– Нет, я о нынешних композиторах… Придумывают музыку одни, а играют-то ее совершенно другие!
– Я поняла тебя, Сима, – сказала Алена. – Все просто: творец творит, артист играет. Я – артистка… Кстати, Шопен, сочинявший гениальную музыку, не в состоянии был давать концерты. Толпа его пугала, он боялся незнакомых лиц, любопытных глаз, чувствовал себя парализованным. Но это не у всех, многие композиторы очень неплохо выступают на публике.
– Слушай, а ты сама не пробовала чего-нибудь сочинить? – неожиданно спросила Сима.
– Чего-нибудь, чего-нибудь… – пробормотала Алена. – Между прочим, импровизация – это тоже сочинительство, только на публике. Я три дня в неделю занимаюсь этим!
– Ну, а сочинить симфонию или сонату – ты не пробовала? – Сима не отставала.
Люба захохотала:
– Ненормальная! Симфонию… Лучше уж пусть шлягер какой придумает… В курсе, сколько композиторы-песенники зарабатывают? А сама?
– Что – сама? – покраснела Сима.
– Много ты сама своими художествами заработала?
– Ох, мало… – вздохнула Сима. – В основном зарабатываю только тем, что рисую портреты на заказ. Да вот еще летом получила приличную сумму – мне один товарищ поручил нарисовать пейзаж для гостиной, большой такой холст – два на полтора…
– Замуж вам пора, обеим! – усмехнулась Люба, закинув ногу за ногу. Ноги у нее были длинные, сильные, с узкой длинной стопой, на большом пальце перекинутой через колено ноги болталась Аленина тапочка, смотревшаяся несколько карикатурно – у Любы был сорок третий размер. Но тем не менее она выглядела чрезвычайно женственно и пропорционально – богиня, спустившаяся с Олимпа на жиденькую московскую землю.
Между собой Алена и Сима считали Любу рациональной, уверенной в себе личностью, обладавшей позитивным складом ума. «Ах, Любка среди нас самая нормальная! – не раз восклицала Сима. – Хотела бы я быть такой…»
Правда, Сима не знала кое-что о Любе. А Алена знала. Одна мелочь, правда, очень несущественная, но которая каждый раз невольно вспоминалась Алене, когда она глядела на Любу. Некая нотка, которая нарушала впечатление общей гармонии…
Однажды, лет пять назад, Люба в порыве женской откровенности, столь несвойственной ей, призналась – она ничего не чувствует. Алена сначала не поняла, а потом ахнула удивленно – Люба, эта богиня, эта масса мраморной совершенной плоти, Люба с ее румянцем, черными бровями и копной густых кудрявых волос, Люба, пышущая здоровьем и уверенностью, воплощение ренессансной, щедрой красоты, – была фригидна.
«Нет, я не испытываю никакого дискомфорта, мне даже приятно, когда ко мне прикасаются – но не более того, – добавила Люба. – Пожалуй, более острое наслаждение я испытываю, когда расчесываю комариные укусы!» – умудрилась она даже пошутить.
«Наверное, ты не нашла еще такого мужчину, который был бы достоин тебя», – сказала тогда Алена – заезженный медицинский термин показался ей несовместимым с прекрасной Любовью.
И теперь, глядя на Любу, она попыталась представить того мужчину, который был бы достоин ее.
– А ты – собираешься замуж? – не выдержала, спросила Алена.
– Может быть… – ослепительно улыбнулась Люба и многозначительно прикрыла глаза. – Скоро.
– Люба! – взвизгнула Сима. – Господи, а кто он?
– Всему свое время. Потом, девочки, потом… Пока все еще достаточно неопределенно. Боюсь сглазить.
– И не говори! – взволнованно произнесла Алена. – И не надо! Мы с Серафимой потерпим… Симка, умерь свое любопытство!
– Все-все-все! – замахала руками Сима. – Я просто очень рада за тебя, Любочка…
Аленино воображение нарисовало рядом с Любой этакого Добрыню Никитича – с косой саженью в плечах и ростом не менее двух метров (в этой паре не мог жених быть ниже невесты!). Добрыня Никитич был добр, ласков и нечеловечески силен – атлет, тяжеловес, молотобоец, способный с легкостью подхватить Любу на руки, и уж его-то мужественные прикосновения играючи пробудили бы в Любе вулканы страсти! Союз Земли и Воды, громокипящие объятия Зевса и Геры…
