Год порно - Мамаев-Найлз Илья

Слушай, хочешь, расскажу тебе про мой фильм? — спросил Денис.

Твой фильм?

Да, я пишу сейчас сценарий, хочу снять.

А.

Рассказать?

У меня есть выбор?

Денис посмеялся, как будто Марк пошутил. Фильм был про наркотики, корыстных и жестоких полицейских, про главного героя, который во все это ввязывается и погибает. Много перестрелок, крови, предательств и так далее. Все это очень контрастировало с самим Денисом. Он рассказывал путано, быстро, волнуясь и одновременно с удовольствием. Улыбался, смеялся. Особенно его забавляла сцена, где опер заставляет героя рыть себе могилу в лесу, мол, так тот сможет послужить родине — удобрением. Денис посасывал из трубки дым и ощупывал упругие мышцы на руках и бедрах. Кажется, его забавляла собственная наивность и глупость. Он просил Марка высказаться открыто, честно, но, когда Марк так и сделал, затих.

Марк и сам не знал, почему в тот вечер все сурово критиковал. Нечего было спрашивать, думал он. Разговор уже давно свернул на другую тему.

Вернувшись в квартиру, они уселись на полу кухни, но Женя не смог долго бездействовать. Встал и начал расхаживать взад-вперед. Обычный разговор о девушках и отношениях вдруг перерос в спор. Дениса беспокоило, что его девушка чего-то недоговаривает. Она часто уходила гулять, и Денису казалось, что она ему изменяет. Женю это очень раздражало, и он говорил, что каждому нужно личное пространство.

Не надо ни себе, ни ей мозги ебать.

Нет-нет, я понимаю это. Да, конечно, нужно пространство. Я про то… Ну, мы с ней изначально договорились о таких вещах. Обо всем вообще. Что будем на сто процентов честны друг с другом. А она мне не говорит. Это меня и бесит. Ладно, пусть она с кем-то там переспала, пусть, главное, скажет. Я не могу терпеть ложь, понимаешь?

Да ты долбоеб. Не еби мозги девке, и все.

Женя орал и махал руками. Девушка Дениса часто заходила к нему, и они просто сидели болтали, потому что с ней просто охуенно поболтать.

Да-да, нет, я знаю. Ну вот она даже не говорила, что ходила к тебе. Не, я только рад…

Не, ты просто пиздец маленький еще, вот и все. Не еби никому мозги.

Да не, я же насчет тебя не переживаю. Я тебе доверяю.

Вот и правильно, сказал Женя. Марк, ты что думаешь? Ты единственный тут человек с нормальной жизнью.

В смысле?

Ну, химически чистый, работа стабильная.

А.

Да, Марк, сказал Денис, что ты обо всем этом думаешь?

Надо быть на сто процентов честным? — спросил Женя.

Ну, мне кажется, что у всех людей есть… короче, не все можно сказать словами. Иногда очень трудно их подобрать. Иногда, наверное, и не нужно.

Женя продемонстрировал Денису Марка, как будто подразумевая во, я же говорил.

Да, спасибо, пацаны, сказал Денис. Правда. Я понимаю, что еще не умею иногда нормально как-то реагировать и…

Да ты пиздюк еще, жесть.

Ну и это, да.

Быстро стало жарко, скучно и тесно. Закончилось пиво, и они выбрались в ближайший круглосуточный магазин, где Женя втридорога купил на всех виски и закуску, удивив всех своей щедростью и состоятельностью. От одного запаха паленого пойла Марка чуть не вырвало, так что он отказался пить. Парни выпили и закусили колбасой. Скоро Женя стал убеждать всех приобрести наркоты или заказать шлюх, но Марк и Денис отказались.

Зачем тебе вообще шлюхи? — спросил Денис.

Да с ними все проще. Они хоть в монастырь не уходят.

Как-то раз Женя познакомился с девушкой, привел ее домой, дал ЛСД, и они переспали. По его словам, она была девственницей, потому что кровищи было много. После секса он сказал ей убрать квартиру и помыть посуду, и она послушалась. Она приходила к нему какое-то время, и все всегда было примерно так, но однажды он переборщил с наркотиками и случилась хуйня — что именно, он не сказал, — и после этого она перестала с ним видеться. А позже он узнал, что она ушла в монастырь.

Ты, кстати, должен ее помнить, сказал Женя. Помнишь, мы на набережной курили, и я тогда с телкой познакомился? Имя у нее еще такоестранное, на «Р».

Резеда? — спросил Марк.

Да-да, точняк.

Ну ты и мудак, сказал Марк.

После этого он собрался и ушел. Женя что-то говорил ему своим тонким голосом, но Марк не мог разобрать слова. Стены коридора шатались. Ноги стали очень тяжелыми. Марк перебирал их в сторону дома, который, казалось, находился дальше, чем Марк мог пройти.

Он больше не общался с Женей. Случайно встретившись на улице, они не здоровались, только смотрели друг на друга каждый со своей собственной злобой.

А с Резедой Марк увиделся вообще невероятным образом несколько лет спустя. Он выходил из питерского бара, уже довольно поддатый, и тут к нему подошла она. Он ее и не узнал бы, если бы Резеда несколько раз не позвала его по имени. Она теперь всегда держала руки скрещенными спереди, как монашки в фильмах. Резеда отводила взгляд, когда Марк на нее смотрел. И переставала говорить, стоило ему открыть рот. Она стала очень тихой и ходила медленно даже по питерским меркам.

Резеда и правда ушла тогда в монастырь и провела там около года. Она рассказала об этом вкратце во время прогулки несколько дней спустя. Она только вернулась с учебы в православной академии — был уже поздний вечер. Они сели в кофейне неподалеку от ее дома, где Резеда взяла чай и булочку. Она вроде была рада его видеть, но смотрела испуганно, как и на все вокруг.

Они немного прошлись по району. Им пришлось пробираться через большую компанию молодых людей. Пробившись наружу, Резеда сказала, что почувствовала себя молодой, и, судя по ее взгляду, удивилась своим же словам. У Марка ныло что-то внутри весь вечер. Он спросил, нравится ли ей ее жизнь.

Да, сказала она. Я обрела тишину. Можешь понимать это как хочешь.

Нет, я не понимаю. То есть не смогу понять, наверное.

А я не смогу объяснить.

Он довел ее до подъезда и постоял внизу, дождавшись, пока она поднимется в свою съемную квартиру и закроет за собой дверь. Она сама его об этом попросила. Ее соседи были наркоманами.

Часть 3

Коля не предупреждал Марка, что приедет. Поставил перед фактом, когда уже шел в сторону кофейни. В этом не было ничего странного, они, в общем-то, так и дружили — пропадали и появлялись в жизни друг друга. Другой дружбы Марк не знал, поэтому и определял друзей как людей, с которыми можно быть откровенным, сколько бы недель или месяцев ни прошло с последней встречи.

Слушай, сказал Коля, мы тут с братом поссорились. Можно я сегодня у тебя переночую?

Так сильно поссорились?

Ага. Политика, жизнь и прочие прекрасности.

Да уж.

Так что, можно у тебя остаться?

Да-да, конечно.

После смены они сели в пабе неподалеку. С пивом стало живее и теплее. Коля рассказывал про Питер и бар, в котором работает. Он отучился на экономиста, как и требовали его родители, но не хотел связывать жизнь с этой сферой. Ему нравились сидры, ипы, апы, нравилось варить их, придумывать новые сочетания, экспериментировать. И, хотя Марк мало что понимал из сказанного Колей, слушать его было интересно.

По пути в бар Марк предвкушал, как расскажет Коле о встрече с Лесей, обо всей этой ситуации с Резедой и Женей, но на столе множились пустые кружки, а он все слушал и слушал. А если и говорил, то о каких-то странных вещах, об общих знакомых из прошлого, о том, как те превратились в инопланетных существ, обзавелись детьми, работой и ДМС. Недавно Марк выбрался с ними посидеть, и единственное, что они смогли обсудить, это горчицу по акции.

Пиздец, сказал тогда один из них, отрефлексировав положение дел, и они посмеялись.

Пиздец, да, сказал Коля.

Хуйня какая-то.

Они матерились, пока реальность не перестала вызывать экзистенциальный ужас. Потом оплатили чек и вышли на улицу.

О, сказал Коля, я вспомнил, что меня триггерит в Йошке, — таблички на домах.

Тексты на табличках, вывесках магазинов и кафе в республике писались на русском и марийском. Так, можно было одновременно идти и в магазин и в кевыт по улице и по урему. В детстве Марк не находил в этом ничего необычного и только потом, побывав в Москве и Петербурге, заметил, что так пишут только у них, в Йошке.