Год порно - Мамаев-Найлз Илья

Прости, сказала Леся.

Все норм?

Да. Нет. Не знаю. У нас сейчас не лучший период.

А что…

Покурим?

Марк захватил сигареты с зажигалкой и провел Лесю на балкон. Войдя в прохладу, он вдруг заметил, что вспотел, и пропустил Лесю вперед, чтобы вытереть лицо о футболку.

Кто это тут у нас, сказала Леся, встав напротив портрета авторства Генри.

Сожительница. Мы часто курим вместе.

Мне стоит ревновать?

Определенно.

Определенно, повторила она. Марк такой Марк.

Они облокотились на подоконник, и их предплечья прижались друг к другу. Ни Марк, ни Леся никак это не комментировали и просто стояли молча. Из проезжавших машин гремели басы и третьесортный русский рэп. Незаметно стемнело. Леся слегка шевельнула рукой, и ее кисть коснулась кисти Марка. Вдруг вспыхнули уличные фонари. Марк улыбнулся. Он не повернул голову, но знал, что Леся тоже сейчас улыбалась.

Докурив, они еще ненадолго задержались. Просто стояли, немного высунувшись из окна. Ветер был нежным и теплым. Было слышно, как жужжат фонари.

Мне пора, сказала Леся.

Марка окутала слабость, и он оперся на проем, пока Леся надевала обувь и куртку. Ему казалось, будто это последние секунды сна, когда уже слышишь звон будильника, но еще не понимаешь, что это такое.

Что? — спросила Леся, одевшись.

Они смотрели прямиком друг в друга.

Я не знаю, можно ли тебя поцеловать.

Она подошла к нему, и Марк почувствовал мягкое давление ее губ. Он вытянул руки, скрестил их за спиной Леси и прижал ее к себе. По телу гуляли волны притяжения, миллионы покалывающих шариков в груди, на спине и на поясе.

Музыка, сказала Леся.

Да.

И вот она ушла. Марк очутился в своей квартире совсем один. Он не мог найти себе места — его стало слишком мало и в то же время страшно много. И все напоминало о Лесе: табуретка, которую Леся подвинула к холодильнику, когда вставала, чашка, которую она подносила ко рту. Леся даже приложила ладонь к пыльной полке рабочего стола, и теперь там остался ее отпечаток. Марк замечал ее следы повсюду, и они сводили его с ума.

Тогда-то и написал Женя. Марк тут же согласился к нему приехать. Обулся, накинул куртку и выбежал из квартиры, чуть не забыв ее запереть. Спустился по ступенькам, махнул рукой, чтобы его заметил датчик движения, — загорелся тусклый свет, и Марк вдруг замер. На двери появилась красная надпись «хх».

Марк прикрыл рукой рот и, только выйдя на улицу, расхохотался.

Женя все-таки показал Марку, над чем работал несколько месяцев, хотя проект до сих пор не был готов. Кровать и шкаф располагались по углам и сливались со стенами. Компьютерный стол с протертым креслом на колесиках занимали центральное место в комнате. К компьютеру с двух сторон тянулись провода, на процессоре и мониторе мигали разноцветные огоньки. Женя поставил Марку стул и открыл папку с работами.

Женя выглядел не так плохо, как Марк себе представлял. Да, пары зубов не хватало, но он подстригся, и довольно удачно. Он вел себя нормально, воспринимал речь Марка, связно отвечал. Короче, кажется, у него просто не задалось утро. Ну и да, он был под чем-то. Или отходил.

Его работы, скорее, отражали состояние, в котором он находился, когда напал на окно кофейни. Если вообще отражали что-нибудь. Серия анимированных роликов по пять-семь секунд. Трудно сказать, что в них происходило. Самой понятной была анимация с бюстом женщины в золотой пещере, которому прилетает в лицо пакет. Женя подтвердил, что хотел показать, как вот все суперлухару, ан ни хуя. Остальные ролики были бессюжетные и бессвязные. Женя использовал кислотные, несуществующие цвета, которые переливались нефтяным блеском. Но с нефтью, по словам Жени, это никак не связано. Марк допытывался, что хотел сказать автор, но, видимо, автор просто хотел сказать, что не хочет ничего говорить.

Ну че как?

Помимо того, что увиденное показалось Марку далеко не новым, скучным и поверхностным, весь проект напоминал визуальный дневник физически разлагающегося человека.

И если это подавать так, говорил Марк, тогда в этом что-то есть. Типа, добавь описание: всем привет, меня зовут Женя, я наркоман. Я не помню, что значит испытывать обычные ощущения. Так я вижу мир.

Не, сказал Женя, это хуйня какая-то.

После встречи с Лесей Марк ощутил практически сакральную связь с человечеством. Мир по дороге к Жене был грешен, но в нем виделось столько любви: снеговики на детских площадках, миски с кормом для бездомных животных у сломанных решеток подвальных окон. Светофоры, в конце концов. В светофорах Марк увидел особую добродетель — наглядное доказательство, что общество хочет, чтобы ты жил. Но идти до Жени было немало, так что это блаженное состояние почти выветрилось.

Хочешь, я тебе почитаю свои стихи? — спросил Женя.

Марк сказал, что лучше прочитает про себя, потому что плохо воспринимает на слух.

Что думаешь?

Рифмы из разряда розы-морозы, нелепости про девушек и признание своего гения.

Это плохо, сказал Марк. Очень плохо.

Простым людям нравится. В пизду вас, академиков.

Женя не настолько расстроился, чтобы выгонять Марка, но один на один с ним оставаться уже не хотел. Он позвонил своему приятелю, который жил неподалеку, и попросил принести кальян.

Вы с ним сойдетесь, сказал Женя.

Почему?

Он вебкамщик.

Денис был миниатюрным парнем, как модель машины или паровоза, то есть пропорционально части его тела соотносились нормально, но в окружении других людей он казался крохотным. Видимо, Марк слишком громко думал об этом, и Денис решил дополнить:

Знаю-знаю. Женя всегда говорит, что меня забыли дотянуть за уголок в «Пэйнте».

Первой в вебкам пришла девушка Дениса — они тогда еще не встречались. Вебкам не помешал им сойтись. Наоборот, сплотил их, что ли. Денис и Кристина решили переехать в Москву и таким образом зарабатывали, чтобы скопить нужную сумму.

А вы трахаетесь просто для удовольствия? — спросил Женя.

У нас каждый день эфиры. Иногда по несколько раз. Чаще уже просто даже не хочется.

Все в семью, значит.

Да-да.

Женя сказал, что наверху открывается неебический вид, и предложил покурить кальян там. Они взяли стулья, калик, пиво и поехали на лифте на последний этаж. Коридоры там действительно доделали. Пол был уложен не самой дешевой плиткой, стены оштукатурены, и все освещалось извивающимися бра. Парни вышли на лестничный балкон и обустроили себе местечко.

Вдалеке возвышалась труба ТЭЦ, на которую в честь приближающегося Нового года проецировали российский триколор. Марк вспомнил, как в детстве стоял в школьной форме на сцене актового зала. Спереди и сзади полукругом выстроились линии учеников, кто младше и ниже — вперед, кто старше и выше — назад. Так никто никому не закрывал вид на экран, на который проектор отображал развевающийся российский флаг.

Марк держал в руках тетрадку с вклеенными в нее распечатками слов военных песен и государственного гимна. Он часто туда подглядывал, потому что никогда не запоминал тексты. Но были строчки и четверостишия, которые сами собой уже врезались в память, как попсовые припевы. Когда Марк их пел, по его спине бежали мурашки. Он поднимал взгляд на флаг и растворялся в восхищении и единении с чем-то бесконечно огромным, что невозможно было ни представить, ни понять. Вспоминая теперь все это, Марк искал в себе то же чувство, хоть что-то схожее, но не находил.

Чего загрустил, сказал Женя.

Залип просто.

На, сказал Денис и протянул трубку кальяна Жене.

Тот стоял согнувшись, уперев локти в перила балкона. Он что-то высматривал внизу, на улице. Марк предполагал, что баб, потому что таким же пристальным дальнобойным взглядом Женя искал вокруг девушек, когда они вместе гуляли. Женя не надел куртку, и его шея, лицо, руки были открыты. Марк думал о том, как трудно будет Жене, если он простынет и разболеется. Едва ли в его жизни было много людей, готовых помочь во время болезни. Марк уж точно к ним не принадлежал. Женя вообще казался сейчас крайне одиноким и несчастным, с одним лишь теплом своего тела против сгущающейся зимы. Хотелось винить его в озабоченности сексом, наркотической зависимости, душевной глухости, хотелось, чтобы его присутствие раздражало и отвращало, но прямо сейчас Марк мог только о нем переживать и жалеть, что Женя не захватил из квартиры куртку.