Катрин Панколь - Черепаший вальс
— И правильно! По-моему, она чокнутая. Удрала в Китай, как крыса с тонущего корабля, и оттуда разыгрывает мадам де Севинье[125]. Выдумывает дурацкие истории. Она чувствует себя одинокой, время идет, детей нет, вот и вообразила, будто мы ее дочки. Я позвоню Марселю.
— Так что, папа взаправду умер? — спросила Зоэ дрожащим голосом.
— Нельзя умереть наполовину, Зоэ. Человек либо умер, либо нет. Я думаю, он умер, и уже давно! — отозвалась Гортензия.
Зоэ посмотрела на сестру так, словно она только что на ее глазах убила отца, и разрыдалась. Жозефина обняла ее. Дю Геклен принялся подвывать, качая головой, как древние плакальщицы в черных накидках. Гортензия наконец от чистого сердца пнула его ногой.
Вечером она попыталась дозвониться Марселю. Номер был глухо занят.
— Ну где он там? Держу пари, кувыркается с Жозианой, парит в небесах и отключил телефон! В их возрасте не трахаться надо, а герани поливать и телик смотреть.
Гортензия была и права, и неправа. Марсель действительно отключил телефон, но он вовсе не кувыркался с Жозианой и не парил в небесах. Наоборот, он старался удержать ее на Земле.
В гостиной сидели мадам Сюзанна и Рене. Младший в детском стульчике грыз сырную корку, обливаясь слюной и демонстрируя набухшие красные десны. Жозиана полулежала в кресле, закутанная в мохеровую шаль. Она дрожала мелкой дрожью. Почему все на меня так смотрят? У меня отросли волосы и видны черные корни? И почему я в ночной рубашке в семь часов вечера? Некоторое время назад я перестала за собой следить, но могла же хоть чуть-чуть постараться. И отчего я дрожу? Разгар июля. Я что-то не в себе. Болтаюсь, как сопля.
Мадам Сюзанна присела у нее в ногах и принялась массировать правую щиколотку. Она обволакивала ей стопу мягкими, но настойчивыми движениями и сильно нажимала на определенные точки. Она смежила веки, как створки раковины, и тяжело дышала.
— Я твердо уверена, что она одержима, но пока ничего не вижу… — сказала она через несколько минут.
Рене и Марсель склонились к ней, стараясь поддержать. Жозиана узнала запах своего мужчины, такой знакомый запах. Вспомнила бурные ночи, жаркие схватки и огорченно вздохнула: уже целую вечность они не куролесили в постели. Ничто ее больше не радовало, она потеряла вкус к жизни. Мадам Сюзанна начала сеанс, она говорила медленно, тихо, чтобы не испугать пациентку:
— Жозиана, слушайте меня внимательно, у вас есть враги?
Жозиана слабо покачала головой.
— Не могли вы случайно или осознанно обидеть кого-то, кто так сильно воспылал жаждой мести, что пожелал вашей смерти?
Жозиана поразмыслила и не обнаружила ни одного человека, который бы мог желать ее смерти. В ее семье многие завидовали ее связи с Марселем, порой просили денег, а она отказывала… но из-за этого выкидывать ее из окна — вряд ли. Она вспомнила тот день, когда едва не прыгнула с балкона, вспомнила стул, перила, зов пустоты, желание покончить со смертельной сосущей тоской, отравляющей кровь. Забыть. Все забыть. Встать на стул и спрыгнуть.
— Я бываю порой бестактна, привыкла правду в глаза говорить, но никогда никому не причиняла зла умышленно… А почему вы спрашиваете?
— Просто отвечайте на вопросы…
Мадам Сюзанна мяла ей стопу, затем щиколотку, то закрывала глаза, то вновь открывала. Марсель и Рене следили за ее движениями, кивая в такт.
— Она точно не больна, ты уверен? — спросил Рене, которому показалась, что Жозиана белее мела.
Теплая шаль в середине июля, дрожит всем телом — тут что-то неладно.
— Мы сделали все возможные анализы и обследования. Ничего не нашли… — ответил Марсель.
— Вы мне очень поможете, если назовете имя одного или нескольких человек, которые могут желать вам зла. Это выведет меня на верный путь… Назовите мне несколько имен подряд, Жозиана.
Жозиана сосредоточилась, но не произнесла ни слова.
— Не пытайтесь думать. Просто называйте имена, какие на ум приходят.
— Марсель, Рене, Жинетт…
— О, нет, никто из нас не мог! — воскликнул Марсель.
— А может, это кто-то с вашей стороны. Конкурент? Уволенный служащий?
Они удивленно переглянулись, Марсель вытер лоб, Рене достал новую зубочистку. Марсель Младший скакал в своем стульчике и безудержно вопил.
— Веди себя прилично, Младший, тут дело серьезное, — отругал его Марсель.
— Нет… Оставьте его. Он пытается нам что-то сказать. Давай, ангел мой. Говори…
Младший заелозил в стуле, производя странные телодвижения: он крутил рукой вокруг головы, при этом пуская ртом пузыри.
— У него живот подвело, потому что он проголодался, и вообще достало парня, что им никто не занимается, — перевел Марсель. — Дети — такие эгоисты, когда речь заходит о жрачке, их больше ничего не интересует.
Мадам Сюзанна жестом велела ему замолчать и вперилась взглядом прямо в глаза Младшему.
— Ребенок что-то хочет нам сказать…
— Но он не разговаривает, ему всего-то год и три месяца! — воскликнул Рене.
— Он пытается общаться доступным ему способом.
Младший тут же успокоился и улыбнулся. Он поднял вверх большой палец, чтобы показать: «Отлично, старушка, вы на правильном пути», — и вновь стал изображать взлетающий вертолет.
— Словно мы в ассоциации играем, — сказал пораженный Рене. — Этот мелкий точно что-то хочет нам сказать.
— Были ли у вас отношения с пилотом самолета? — спросила у Жозианы мадам Сюзанна, не спуская глаз с ребенка.
— Нет, — сказала Жозиана. — Ни с пилотом, ни с моряком, ни с военным. Не люблю людей в форме. Я выбирала себе попроще мужиков…
— Очень мило с твоей стороны, — заржал Рене.
— Молчи, волну собьешь, — оборвал его Марсель.
— Может, у него нимб или просто большая шляпа? — спросила мадам Сюзанна, пытаясь расшифровать настойчивые жесты Младшего.
— Пастух? — предположил Рене.
Младший отрицательно мотнул головой.
— Ковбой? — спросил Марсель.
Младший закатил глаза от отчаяния.
— Мексиканец в сомбреро? — спросил Рене, изобразив, что тренькает на гитаре.
Младший испепелил его взглядом.
— Мадам де Фонтене?[126] — Марсель попытался сосредоточиться и припомнить всех известных деятелей, знаменитых своими шляпами.
Младший застыл на мгновение, потом жестом показал: теплее, теплее… И поскольку они не понимали, он показал, что все стирает и начинает заново. Они не сводили с него глаз. Жозиана испугалась, не начались ли у сына судороги.
Теперь Младший, сжимая руками воображаемые поводья, изобразил вялое покачивание в седле. Мадам Сюзанна напряженно думала.
