Сьюзен Льюис - Неукротимый огонь
– Что-то типа огражденного ресторана. На ужин у нас мозамбикские креветки или стейк по-австралийски. Недели три назад Дуг наткнулся в Кейптауне на потрясающее вино. Так что сегодня устроим небольшое торжество.
Рианон улыбнулась:
– Жду не дождусь.
Лиззи поцеловала ее в щеку, вышла на веранду и зашагала по тропинке, протоптанной среди кустов и папоротников, которые уже шелестели по-ночному.
Рианон постояла у двери, прислушиваясь к голосам зверей, разносившимся над долиной, и всматриваясь в быстро сгущавшиеся сумерки. Небо над головой быстро бледнело, темнота наползала на лес. Рианон глубоко вдыхала знакомую смесь запахов анисового масла и навоза и думала о том, как переменилась ее жизнь за год. Ей вспомнилось, как страстно любила она Оливера. Вот доказательство того, что, каким бы прочным и вечным тебе что-то ни казалось, нельзя слепо доверяться своему ощущению, ибо, как выразилась Лиззи, у Господа Бога свои тайны, и Он в них никого не посвящает.
Красивое смуглое лицо Энди и его непослушные белокурые волосы поблескивали при свете костра. Держа бокал в высоко поднятой руке, он говорил:
– Итак, мы почтем за великую честь, если вы, Рианон, и ты, Дуг, согласитесь стать крестными родителями нашего щеночка.
– Кого? – возмутилась Рианон.
– Нашего отпрыска. – Энди немедленно перешел на классический британский английский.
– Он полагает, что это будет мальчик, – сообщила Лиззи подруге, – а я пока не набралась смелости его разочаровать.
– От имени Рианон и от своего имени заявляю: мы согласны, – объявил Дуг и поднялся на ноги, а несколько сидевших за праздничным столом егерей зааплодировали. – А теперь могу я предложить тост за моего брата?
Его сияющий взор встретился со взглядом Энди. Тот выкрикнул, ухмыляясь:
– Вперед, старик!
Дуг жестом пригласил всех чокнуться с его братом.
– Голова кружится от этой мужской галиматьи, – заявила Лиззи, обмахиваясь веером.
Смеясь, Рианон тоже подняла бокал.
– Вперед, старик! – повторила она и чокнулась с Лиззи. – Когда?
– Где-то в августе. Значит, по гороскопу лев, и если будет похож на папу, то будет бросать и возвращаться.
– А если на маму – у него будут крылышки, нимб, он будет играть на арфе, как…
– Оставь, – попросила Лиззи и отправила в рот сразу несколько виноградин. – Это между нами. Не надо, чтобы стали расспрашивать.
– Кого тебе это напоминает? – говорил Энди Дугу, прилежно очищая виноградную кисть.
– Нет, ты посмотри! – громко обратилась Лиззи к Рианон. – Нельзя даже объявить, что у нас будет ребенок. Они сразу начинают пороть чушь. Подумать только, и я согласилась выйти за такое замуж…
Энди выплюнул несколько виноградин и лирически произнес:
– Это наш первый… Я о таком слышал.
– И последний, – бросила ему Лиззи. – Дуг, передай нам вина.
– Разве тебе стоит пить? – проворчал Энди.
– А разве тебе стоит жить? – парировала Лиззи.
– Да перестаньте вы, Боже мой, – простонала Рианон.
– Можно тебя поцеловать?
Энди присел рядом с Лиззи и обнял ее.
– Можно, если после этого вы оба заткнетесь.
Лиззи сказала эту фразу очень громко, ее голос перекрыл даже барабанный бой.
– Эй вы, может, хватит препираться? – вмешался Дуг.
– Рианон, не хотите потанцевать? – предложил Энди, когда музыканты заиграли новую мелодию в ритме шимми, и несколько как следует подогретых гостей вскочили из-за столов.
– Почему нет?
Рианон поднялась.
– Научи ее “походке бушмена”*! – крикнул брату Дуг.
– Чему? – переспросила Рианон, стараясь перекричать барабанный бой.
– “Походке бушмена”, – повторил Энди и стал трясти руками и ногами и к тому же подвывать так истерически-нескладно, что Рианон, как и все присутствующие, могла только хохотать до упаду.
* Бушмены – аборигены Южной Африки.
Затем Дуг взял на себя миссию известить всех и каждого о том, что скоро станет дядей, и через несколько минут весь лагерь представлял собой одну шумно веселящуюся компанию.
В перерыве между танцами Рианон спросила у Лиззи:
– Тут всегда так?
– Может, поменьше буйства, – ответила Лиззи, – но этот человек ненормальный, ему все время нужны развлечения.
Рассмеявшись, Рианон бросила взгляд туда, где Энди отплясывал с жирной американкой в кокетливой соломенной шляпке, а Дуг расправлял перья перед парочкой шведских геев.
– Знаешь, Максу бы тут понравилось, – с улыбкой заметила Рианон. – У него такая напряженная жизнь, что он с удовольствием бы снял пиджак и расслабился.
– Значит, при первой возможности мы с тобой познакомим Макса с этими паяцами, – хихикнула Лиззи.
Рианон взглянула на подругу, вскинув брови.
– При первой возможности? – насмешливо повторила она. – Не хочешь ли ты сказать, что Господь Бог посвятил тебя в свои тайны?
– Хотела бы я это сказать, – вздохнула Лиззи. Рианон тоже вздохнула.
– Давай о другом, ладно? У нас праздник, а не вечер сочувствий. Где там твой красавчик? Тебе пора танцевать.
Как по заказу за их спинами в ту же секунду оказался Энди и уволок Лиззи в толчею. Рианон, улыбаясь, смотрела на них, удивительно счастливых, и не понимала, почему когда-то ее не отпускало чувство, что если Лиззи вернется в Перлатонгу, обязательно случится что-то ужасное.
– Папа! Смотри! Смотри, папа! – кричала Марина.
Она оглянулась через плечо, чтобы убедиться, что отец ее слышит.
– Я смотрю, малышка, – отозвался Макс и опустил на глаза очки, чтобы блеск чистейшего снега на склоне горы не слепил его.
– Эге, Алекс! – крикнула Марина брату. – Ты готов?
– Да, – откликнулся тот.
Мальчик, одетый в синий костюм, занял место несколькими ярдами выше, там, где расположилась компания начинающих горнолыжников, которые отчаянно размахивали руками и хватались друг за друга, стараясь удержать равновесие.
Макс нежно заулыбался. Какой бесстрашный у него сын, как горят его глаза, устремленные на Марину. Алекс оттолкнулся палками и помчался вниз, к сестре. Марина обхватила его.
– Молодец! Папа, ты видел? Алекс съехал сам, и я его поймала!
– Да, видел, конечно.
Глаза Макса смеялись над детской гордостью и детской радостью. Они репетировали этот нехитрый трюк добрых полчаса, пока сам Макс попивал горячий шоколад, делая вид, что не смотрит в их сторону.
– Это я его научила! – с гордостью заявила Марина, подъехав на лыжах к кафе, возле которого сидел Макс. А когда Алекс скользнул к ним и попал прямо в отцовские объятия, она расхохоталась.
– Эгей! – Теперь смеялся и Макс. Он покачивал сына на колене и целовал в щеку. Щека была такая розовая, холодная, такая мягкая, что Макс чмокал ее еще и еще, пока Алекс не стал вырываться. – Ладно. Дай пять.
