Мейв Хэран - Иметь все
– Ну, знаешь, Мел, – огрызнулась Джинни, – ты еще скажешь, что у него глаза поставлены слишком близко друг к другу!
– Раз уж ты упомянула об этом, Джинни, то немного да. А помнишь его рукопожатие? Я ожидала, что это будет рукопожатие Арнольда Шварценеггера, а оказалось – Вуди Аллена!
– Спасибо, мы поняли вас, доктор Фрейд! – Джинни едва могла сдержать свое раздражение. – У кого-нибудь есть разумные доводы? Бритт, а ты что скажешь?
Бритт поправила свои бумаги, полностью отдавая себе отчет в последствиях, которые могут возыметь ее слова. Перед ней разверзлась пропасть, в которой в любой момент могут сгинуть дружба и доброе отношение к ней трех женщин, сидящих здесь. Особенно Лиз.
Наконец она подняла на них глаза:
– Я не думаю, что было бы правильно мне высказываться. Я с радостью дам любой совет по условиям сделки. Но я не акционер. Эта компания принадлежит вам троим, но не мне. Поэтому я пасую.
Она попыталась изобразить небольшую нейтральную улыбку, но эта улыбка не успела сойти с ее губ – слова Лиз заставили ее превратиться в болезненную гримасу:
– Знаешь, не надо этого, Бритт. Этой чушью мы все уже сыты по горло. Я хочу правды, – она безжалостно смотрела в глаза Бритт, не давая той отвести взгляд, – я заслужила правду. И больше, чем кто-либо на свете, ты должна сказать ее мне.
Бритт перевела взгляд на руки Лиз. Для такой стройной женщины ее руки были на удивление крепкими, и на одном ногте Бритт заметила крохотное пятнышко лака. Так что же ей сказать? Из всех присутствующих самой горькой правда будет именно для Лиз. А Лиз была именно тем человеком, кому она ни за что не хотела бы причинить боли.
– Давай, Бритт. Я выдержу. Я уже большая девочка. – Бритт подняла глаза и, не обращая внимания на двух других, посмотрела прямо в глаза Лиз:
– Мне жаль, Лиз, мне действительно жаль, но второго такого предложения у вас не будет Я думаю, что вам надо продавать.
– Ну а ты, Мел?
Хоть Мел с ее иррациональными предрассудками может оказаться на ее стороне против безжалостной деловой этики, берущей, похоже, сегодня верх.
Мел потянулась к ней и взяла ее руку в свою.
– Мне тоже жаль, Лиззи, но я согласна с Бритт. – Внезапно Лиз почувствовала себя безумно усталой, словно древняя немощная старуха, все битвы которой были выиграны или проиграны давным-давно. Она медленно поднялась и наклонилась к столу, чтобы собрать свой портфель, который ей никогда уже больше не понадобится.
Она потеряла Дэвида, потом Ника и вот теперь «Женскую силу». Она потерпела поражение и в любви, и в работе, а теперь она теряет друзей, благодаря которым смогла вынести те, другие утраты. Лиз медленно переводила взгляд с одного лица на другое, словно стараясь запечатлеть их в своей памяти перед долгой разлукой.
– Ну тогда желаю удачи. Надеюсь, что в самом скором времени вы не обнаружите, что Росс Слейтер – убийца. Не оставляйте его у себя за спиной. Если вам понадобится совет, обратитесь к Дэвиду, он знает Слейтера лучше, чем я.
Лиз встала и направилась к двери. Что-то часто ей приходится уходить.
Но Мел оказалась у двери первой и попыталась остановить ее.
– Лиззи, не уходи…
Лиз покачала головой и не остановилась. Говорить больше было нечего. Она не хотела быть частью «Женской силы», принадлежащей Россу Слейтеру. У нее оставалось только одно желание. Попасть домой. По парадной дорожке добежать до входной двери. Своим холодным лицом прижаться к мягким щечкам Джейми и Дейзи и расцеловать их. Они – это все, что у нее теперь есть. Лиз бросила взгляд на часы. Через полчаса она будет с ними. Поспешно натянув пальто, она направилась к стоянке, зная, что слезы сможет удержать только до тех пор, пока не оглянется. Поэтому она не видела, как Бритт достала из своего портфеля записную книжку и стала листать ее в поисках телефона Дэвида.
Когда Лиз сворачивала с дороги из Льюиса на проселок, ведущий к Симингтону и к ее коттеджу, она обратила внимание, что погода явно не соответствует ее настроению. Она была идеальна. Солнце сияло, небо было таким синим и глубоким, что на него было больно смотреть, а красные и золотые листья все еще держались на ветвях. Деревья были похожи на те, которые Джейми рисовал у себя в садике. Ласточки густо висели на телеграфных проводах, словно в кадре из фильма Хичкока, готовясь улететь на юг при первых заморозках. Все было пышно и величественно. Оказывается, она была так занята мыслями о Нике и «Женской силе», что не заметила, как природа поднялась к себе наверх и переоделась к ужину.
Одолев подъем на выезде из Кроссуэйз, Лиз с облегчением увидела, что входная дверь коттеджа Руби закрыта. Лиз потребовалось несколько месяцев, чтобы привыкнуть к местному, складывавшемуся веками этикету. Держать входную дверь открытой в хорошую погоду считалось нормой, исключение делалось разве что в сильные морозы. Этот обычай родился еще во времена темных коттеджей со столь маленькими окнами, что любой свет не был лишним. Но открытая дверь служила еще и приглашением соседям – вас признавали членом местной общины. Однако этот обычай означал, кроме того, такую утрату частной жизни, от которой любой горожанин взвыл бы и заперся на все замки. Вообще-то Лиз это нравилось, но сегодня она была благодарна Руби за то, что у той не было желания потрепаться.
Внутри коттеджа было тихо, но это была не мертвая тишина, просто дом ждал, когда Джейми и Дейзи распахнут его дверь и с шумом ввалятся внутрь. Он напоминал Лиз старую бабушку, которая дремлет у камина, ожидая, когда ее чмокнут в щеку и предложат чая с домашними лепешками.
Лиз медленно бродила по кухне, и та своим безмолвным разговором снимала ее напряжение и боль, приобщая к своему вневременному покою. Через окно падали солнечные лучи, разукрашивая старое кресло, пахло созревающими плодами. Над разложенными рядами на подоконнике красно-коричневыми яблоками и твердыми грушами устало жужжала последняя оса, готовясь к смерти с равнодушием буддийского монаха.
Лиз решила налить себе чаю. На сосновом кухонном столе в противне остывал яблочный пирог, словно перекочевавший сюда из детской песенки. Минти, должно быть, испекла его к чаю. Именно такой пирог пекла сама Лиз в своих мечтах, пышный и золотистый, с аккуратно завернутыми краями и с вылепленным из теста цветком в центре. Но она так ни разу и не испекла такой. Так же, как не закончила вышивки, лоскуты для которых она вырезала, а потом бросала. На единственном вышитом ею лоскуте мелкими стежками была сделана надпись: ДОМ, МИЛЫЙ Д…
Почему женщине так трудно стать такой, какой она хочет быть? Когда-то у женщин не было выбора, но теперь они могут стать кем хотят. И все же с появлением выбора стать счастливой почему-то труднее. Потому что ни одна дверь, похоже, не открывается без того, чтобы не закрылась другая. Если ты гонишься за успехом, ты лишаешь себя тех маленьких домашних радостей, которые веками давали удовлетворение женщине. Создать теплый и приветливый дом, наблюдать, как растут твои дети, принимать друзей, иметь время поболтать у калитки… И все же, если ты осталась дома, воспитала своих детей и испекла свои пироги, тебя не покидает беспокойное чувство, что ты что-то упустила.
