Кристи Кохан - Скандал в личной жизни
– Да, – ответила Клементина, стараясь не предполагать самого ужасного. Это могло быть все, что угодно. Даже что-нибудь хорошее. Работа? Женитьба? – Что я могу для Вас сделать?
– Боюсь, у меня плохие новости, – сказала Кэрол.
Клементина еще крепче вцепилась в трубку, пока не занемели и не побелели суставы пальцев.
– Мне нелегко сообщать Вам это, но лучше сказать сразу, – продолжала Кэрол. – Дюк умер несколько часов назад. Обширный коронаротромбоз. Он… – Кэрол заплакала, не в состоянии справиться со слезами, останавливаясь только, чтобы глотнуть воздуха.
Клементина отняла трубку от уха и положила ее на колено. Уставившись в одну точку на стене – в левый нижний угол картины Джексона с изображением белого школьного здания в сельской местности, она не двигалась, не моргала, и, казалось, не дышала.
– В чем дело? – спросил Джексон, он расслышал рыдания в трубке, – скажи мне.
Медленно, спокойно, как сделала бы Британи, психопат-убийца, которую она играла в «Выйдя из-под контроля», Клементина повернула к нему голову и пожала плечами: – Умер мой отец.
Джексон мгновение пристально разглядывал ее – странную улыбку и остекленевшие глаза – потом взял из ее рук телефон. Дождавшись, пока женщина на другом конце провода успокоится, он расспросил о подробностях.
Клементина слышала, как он говорит, словно откуда-то издалека, в каком-то тоннеле, отделенном от нее. Ей надо было всего лишь потянуться и дотронуться до него, и она тоже очутилась бы там. Но, конечно, она не хотела этого. Она предпочла бы остаться здесь, в безопасности, сконцентрировав все внимание на углу картины, пока ее глаза не сомкнутся, и она не заснет.
Клементина услышала щелчок, разговор закончился, и почувствовала пальцы Джексона на своем плече.
– Клементина, мне так…
– Шиш, – прошептала она, по-прежнему уставившись в стену, но сейчас ей приходилось прилагать усилия, чтобы остаться отделенной от него, от телефонного звонка, от жизни, куда ее снова тянули. – Дюк умер… Дюк умер… Дюк умер… – Слова эхом отдавались в сознании, а перед глазами поплыло лицо Дюка – не то, которое она видела в последний раз, а знакомое лицо. Лицо из детства – счастливое и прекрасное.
Клементина думала, что уже не любят его или, по крайней мере, выбросила его из своей жизни. Но теперь он умер. Больше некого презирать и ненавидеть. И ненависть превращается в бессмысленное чувство, когда не на кого ее обращать.
– Сейчас я хочу заснуть, – сказала она, натянула до подбородка одеяло и отодвинулась на край, подальше от Джексона. По-прежнему шумел океан, тикали часы, где-то на улице пронеслась машина, а Дюк был мертв.
Джексон прижался всем телом к Клементине и обхватил руками ее живот.
– Я люблю тебя, – прошептал он.
Клементина вздрогнула, и, напрягая всю силу воли, успокоилась и заставила себя заснуть.
Утром Джексон проснулся один. Клементины в спальне не было. Он быстро спустился вниз и вышел во внутренний дворик. Клементина оказалась там. Она неподвижно сидела, закутанная в одеяло, с красными от слез глазами, невидящим взором, уставившись на океан.
– Я чувствую себя такой одинокой, – пожаловалась она. Джексон сел рядом и взял ее за руку. – Иметь отца, пусть даже плохого, означало, что я по-прежнему чья-то маленькая девочка. Все-таки был кто-то, гордившийся мной.
– У тебя есть мать, которая гордится тобой, – сказал Джексон, – и у тебя есть я.
– Я проснулась утром, и на какое-то мгновение подумала, что все прекрасно. А потом я вспомнила. – Она вздрогнула и потуже закуталась в одеяло. – Мне показалось, что в душе у меня огромная дыра, и целый фрагмент моей жизни вырван вон. Он был свободный духом, ленивый, праздный, но неотразимый. Не могу поверить, что никогда больше не увижу его.
– Я знаю, – сказал Джексон.
– Я должна была так много еще сказать ему. Я виновата, что все между нами кончилось так глупо. Я всегда думала, что когда-нибудь, когда мы оба станем старше и мудрее, мы снова будем вместе, мы простим и забудем обиды, прошлое. Я считала, что у меня полно времени.
– Мы все думаем, что у нас много времени на то, чтобы сказать самое главное. Поэтому мы откладываем примирения и прощения со дня на день, говоря, «Завтра я позвоню. Завтра я скажу, что мне очень жаль. Завтра я извинюсь».
Они долго молчали, наблюдая, как утреннее солнце играло с краем горизонта, окрашивая сиреневое небо легким оттенком желтого.
– Когда умер мой отец, – тихо сказал Джексон, – я подумал, что это моя вина. Он каждый вечер прежде, чем ложиться спать, просил меня зайти к нему в каморку и поцеловать его на ночь. А вечером, накануне того дня, когда его застрелили, я так заигрался с ребятами в футбол, что, ложась спать, совершенно забыл про него.
– О, Джексон, – Клементина прислонилась к нему.
– Я думал, что, если бы я поцеловал его и пожелал ему спокойной ночи, или сказал бы, что люблю его так сильно, как он всегда хотел, он бы по-прежнему был жив. Требовалось совсем немного, того внимания, чтобы сделать его счастливым, но я был слишком поглощен собственными делами. Мне всегда было некогда.
– Ты был только ребенком.
– Я знаю. Но я все еще чувствую себя виноватым, что не успел сказать самое главное.
– Вот, так и бывает. Именно так все и кончается. Джексон встал: – Постарайся успокоиться, если можешь. Надо надеяться, что он знал, как ты относишься к нему и что чувствуешь, если ты и не говорила ему. И кто знает, может быть, он где-нибудь здесь, наблюдает за тобой.
Джексон поцеловал ее в голову и вошел в дом. Ветер обдувал лицо Клементины и на мгновение ей показалось, что она чувствует чье-то дыхание, осушающее ее слезы.
* * *В следующую субботу Клементина прилетела в Феникс на похороны. Служба была короткой, присутствовало всего несколько человек – Кэрол и ее семья, друзья и Клементина. Потом они поехали из похоронного бюро на кладбище.
Пока священник произносил обычные надгробные слова, они молча наблюдали, как гроб опускают в могилу. Клементина бросила на крышку красную розу и подошла к Кэрол.
– Он скучал по Вас, – сказал Кэрол. Клементина вытерла слезы и улыбнулась ей. Кэрол оказалась совершенно, не такой, какой ее представляла Клементина. Она всегда представляла Дюка с худощавой, молодой, светловолосой, потрясающей девицей, вроде тех легкомысленных женщин, ради которых он бросил ее мать. Но Кэрол оказалась темноволосой, слегка полноватой женщиной средних лет, и удивительно простой. Ее самыми ценными качествами были теплота и добрый нрав, свойства, которым, как считала Клементина, Дюк всегда придавал очень маленькое значение. Очевидно, она многого не знала о своем отце, часто не понимала его и никогда не поймет теперь.
