Номи Бергер - Бездна обещаний
Эндрю насмешливо вскинул брови:
— Как?
— Дав ему возможность снова узнать меня. — Ответ Кирстен звучал очень категорично, и Эндрю понял, что иного от нее ожидать и не приходилось.
— Но почему послезавтра? — не отступал Эндрю. — Почему так скоро?
Улыбка, которой его наградила Кирстен, была полна печали и боли.
— Может быть, потому что это будет Новый год. Может быть, потому что в этот волшебный праздник может свершиться чудо? Новый год — новое начало. Мне кажется это символичным, а разве не так? — Кирстен откинулась на стуле и взмахнула руками. — А еще я уезжаю послезавтра потому, что у вас не будет времени отговаривать меня.
Голос Кирстен сорвался, нижняя губа задрожала.
— А Эф Эс Дьюкс?
— Он — частный следователь, которого нанял мой адвокат. Я связалась с ним несколько недель назад и дала кое-какие поручения.
— На сколько ты едешь? — вступил в разговор Маркос.
Не получив немедленного ответа, юноша забеспокоился:
— Ты ведь не собираешься остаться в Нью-Йорке, а?
Кирстен взяла руку Маркоса и пожала ее.
— Помнишь, когда ты был маленьким, я говорила тебе, что мой настоящий дом — Нью-Йорк и я обязательно когда-нибудь туда вернусь?
Маркос кивнул.
— Ну, вот наконец этот день и настал.
— Но ты все-таки не ответила мне.
Взгляды Кирстен и Эндрю встретились. Два последних года они держали свое обещание — жили днем сегодняшним, открыто деля его между собой. И хотя Кирстен порой в минуты слабости подмывало поговорить с Эндрю о будущем, она ни разу и не заикнулась о нем: слишком много осталось дел, выполнить которые она должна была только сама. Битон же всей своей натурой был открыт будущему. Кирстен вспомнила себя в лондонский период ее жизни, когда она дерзко заявляла: «Хочу иметь и то и другое», и улыбнулась. Она вернула себе музыку — это правда, пришло время вернуть себе сына, но что касалось любви, то тут, вероятно, приходилось еще подождать.
Повернувшись к Маркосу, Кирстен честно призналась:
— Возможно, я пробуду там несколько недель, а может, даже и несколько месяцев. Я правда не знаю.
— А что, если он попросит тебя остаться? Останешься?
— Маркос! — Эндрю покачал головой.
Но молодость упорствовала:
— Ты останешься, Кирстен? Останешься?
— Это всего лишь визит, Маркос, — заверила Кирстен. — Сейчас я не думаю о будущем.
— А если это только визит, почему мы не можем поехать с тобой?
— У тебя школа.
— В Нью-Йорке тоже есть школы.
— Эндрю ненавидит холод. Он никогда и не думал возвращаться в Нью-Йорк в январе.
— Ты чертовски права, я ни за что не вернусь в январе. — Эндрю с сочувствием посмотрел на Маркоса.
В тот вечер не было игры дуэтом после ужина. Торопливость, с которой они с Эндрю занимались любовью той ночью, напомнила Кирстен ее «ворованные» часы с Майклом, когда оба не знали времени следующей встречи.
— Я буду скучать по тебе, Кирстен. — В голосе Эндрю звучали нежность, напряженность и горе.
— Почему бы тогда тебе не поехать со мной?
— Ты сама назвала причину — я никогда не вернусь в Нью-Йорк в январе.
— Нет, милый, — Кирстен ласково гладила грудь Эндрю, — это ты сказал мне когда-то, что вообще не вернешься туда.
— Я и теперь не вернусь.
— А я вернусь.
— Но ведь и здесь ты что-то оставляешь.
— Я знаю, что оставляю, и поэтому обязательно вернусь. Обещаю. Ты от меня так просто не отделаешься.
Как странно они поменялись местами! Неужели Эндрю не видит, как мучительно ей разрываться между двух желаний? Почему он молчит? Кирстен кончиком пальца провела по красивому профилю Эндрю.
— Временами мне кажется, что я прожила одиннадцать жизней, а не одиннадцать лет. Знаешь, я не только поклялась вернуть себе сына; я поклялась когда-нибудь вернуться на концертную сцену. Именно это мне и предстоит сделать. Они украли у меня жизнь, Эндрю, и я очень долго ждала момента, когда они заплатят за свои злодеяния. У меня в памяти совершенно четкий список всех их имен. И они уже начали расплачиваться. Клодия, несчастная душа, стала первой. — Кирстен пальцем поставила в воздухе галочку. — Но она — только начало, Эндрю, только начало.
Эндрю в тревоге обернулся к Кирстен посмотреть, было ли в ее взгляде то же, что звучало в голосе? Было. Выражение, которого он никогда прежде не видел.
Лицо Кирстен стало жестким, почти каменным. Эндрю едва узнал ее.
— Мы оба знали, что это неизбежно, не так ли?
Голос Кирстен дрогнул.
— Да, кажется, я знал, — согласился Эндрю. — Но почему же я, черт возьми, так удивлен? — Он вдруг рассмеялся своему риторическому вопросу. — Кирстен… Кирстен, я не хочу тебя потерять.
Но она вновь была погружена в собственные мысли.
Проезжая на такси из аэропорта Кеннеди по улицам Нью-Йорка, Кирстен снова совершила путешествие назад во времени. Стоял холодный, промозглый день, и, несмотря на теплый костюм и пальто, Кирстен не переставала мерзнуть; она даже дважды просила водителя включить в салоне машины печку.
Впервые за одиннадцать лет вернувшись в Манхэттен, Кирстен испытывала примерно то же, что при возвращении в Лондон, только хуже. Лондон никогда не был ее домом, а Нью-Йорк был.
Был… Кирстен, глядя по сторонам, суетливо поежилась. Похоже, она солгала Маркосу: этот город стал для нее абсолютно чужим. Непрошеная незнакомка, вернувшаяся в мир, от которого у нее голова шла кругом. Знакомые городские пейзажи исчезли; новые небоскребы боролись за место под закопченным небом; старые гостиницы носили новые имена. Больше шума, больше грязи, больше машин. Кирстен вспомнила Тавиру, и ей стало еще холоднее.
Изменился не только город Нью-Йорк, но и его музыкальная жизнь. В восемьдесят втором году умер пианист Глен Гоулд, оркестр Нью-йоркской филармонии дал свой тысячный концерт в «Авери Фишер-холл», а Майкл Истбоурн был освобожден с поста постоянного дирижера этого оркестра. По сообщениям газет, Майкл вернулся в Бостон и снова стал приглашенным дирижером.
Кирстен остановилась в отеле «Хилтон» под именем мадам Ла Бранка, где поспешно распаковала свой скудный багаж. Она изнемогала от желания позвонить Скотту, но заставила себя не делать этого. Никто не должен знать о ее приезде в Нью-Йорк. Кирстен вспомнила о Нельсоне, который, как она знала, был жив и в свои восемьдесят лет все еще занимался антрепренерством. Сердце ее заныло.
«Подожди, друг мой, — прошептала Кирстен, — подожди. Я скоро».
На четвертый день своего пребывания в городе Кирстен отправилась в неописуемо белый кирпичный дом на Западной Пятьдесят третьей улице и позвонила в дверь с табличкой «Э. Шоу».
