Дженет Таннер - Дочь роскоши
Если бы она приехала раньше, то смогла бы по крайней мере найти себе ночлег, но она вообще-то не собиралась приезжать сегодня. Возможно, она и совсем не собиралась приезжать – это все было прекрасной мечтой, которая могла бы сделать ее жизнь дома, в Плимуте, более сносной. Дебби читала любую заметку и статью, описывавшие жизнь лондонского высшего общества, которые попадались ей под руку: все о клубах и ресторанах, шоу и приемах. Лондон – место, где происходит все самое интересное, и она жаждала быть частицей этого. Она фантазировала, и мечтала, и планировала, воображая себя девушкой, находящейся на вершине поп-славы и известности, одевающейся у Мэри Квант или в Бибе, и чтобы вокруг нее сверкали лампы-вспышки. Она знала, что была такой же прелестной, как любая из этих девушек; единственное, в чем Дебби была уверена, – так это в своей внешности, и иногда она в одних трусиках и лифчике стояла перед трельяжем в своей спальне, отводя волосы от своего милого, в форме сердечка, лица и представляя себе, что она позирует известному фотографу или очаровывает несовершеннолетнего члена королевской фамилии. Когда-нибудь я навсегда оставлю это убогое существование, пообещала себе Дебора. Когда-нибудь у нее будет чудесная одежда, настоящие золотые украшения, прически она будет делать у Джона Фриды или Видала Сассуна, будет пить шампанское и танцевать до рассвета у Аннабел. Когда-нибудь, когда-нибудь… Но она не ожидала, что этот день придет так быстро. Только тем утром, когда этот грубиян Барри, сожитель матери, опять пытался приставать к ней, она решила, это все. Хватит.
Она была на кухне, готовила себе поздний завтрак, когда он вошел, схватил ее сзади, просунул руки ей под кофточку и нащупал груди. Сердце ее оборвалось, она изогнулась в сторону, бросив на него мрачный взгляд и бормоча, чтобы он оставил ее в покое. Но он потащился за ней, прижав ее к раковине, почти задушив своим огромным волосатым телом и этими ужасными лапавшими руками. Дебби боролась с ним, ей было дурно от застоявшегося запаха пива и табака, которым провоняло его дыхание, и распространявшегося повсюду запаха пота, исходившего от его майки и шорт. Она знала, что это всегда дремало в нем, и была встревожена жарким бременем его возбужденной плоти, прижимавшейся к ее обнаженным ногам, – там, где он рванул ее юбку. Но она боялась закричать на него, потому что, если бы сделала это, ее мать услышала бы, пришла сюда и обнаружила бы их. И обвинила бы Дебби. Это было бы хуже всего – ну почти что хуже всего.
– Ну давай, малышка, ты знаешь, что надо делать, – грубым голосом сказал Барри, одной рукой принуждая ее опустить голову и силой пригибая к полу, чтобы она встала на колени, а другой расстегивая свои шорты. Запах его тела бил ей в нос и рот, она замотала головой, отчаянно пытаясь вырваться или хотя бы глотнуть немного свежего воздуха. Она знала, каково это – ощущать его в своем рту, он упирался своей плотью прямо ей в горло, пока она не начинала давиться: он уже проделывал это с нею, и не однажды, а много раз, всегда, когда заставал ее одну. Как-то раз, когда она спала, он влез к ней в постель, и она проснулась от того, что ощутила на себе тяжесть его тела, он вжимался в нее, но это был единственный раз, когда он изнасиловал ее обычным путем, и Дебби подумала, что он настолько пьян, что не понимает, что делает. Чаще всего, несмотря на свое тупоумие, у него хватало соображения, чтобы избегать этого. Он не хотел, чтобы она забеременела. Он слишком боялся предстать перед судом за растление несовершеннолетней, поэтому предпочитал другой способ. И, кроме того, там были еще преимущества. С забитым ртом она не могла кричать.
– Ну давай же, давай, глупая сучка! – Его руки сжимали голову девушки с двух сторон, и ей казалось, что голова вот-вот треснет, как орех. Он внедрился между ее крепко сжатых губ. Бессильные слезы заструились у нее по щекам. «Я не хочу!» – Она хотела это сказать, но понимала, что, как только откроет рот, он будет там. Она уже практически ощущала его, вкус его спермы напоминал рыбу, и с тех пор Дебби не могла есть ее без тошноты.
Он сильно толкнул ее, и, когда ее губы раскрылись, она вообразила, что кусает его, кусает со всей дикостью загнанного в угол зверя. Однако она знала, что не может сделать этого. Вместо этого она переключилась на автопилот, отдалилась, словно она летала где-то наверху, в углу кухни, намного выше облупленного, выкрашенного зеленой краской посудного шкафа, летала под потрескавшимся потолком, клейким от испарений топленого жира и обесцвеченного от дыма бесчисленных сигарет: она сверху взирала на неуклюжего грубого мужлана и девушку, стоявшую перед ним на коленях.
Единственное, что ей хотелось, – это чтобы все поскорее закончилось, чтобы можно было уползти, вымыться под сильной струей душа, вычистить зубы, избавиться от запаха, вкуса и всего ощущения этой мерзкой плоти. Но он в это утро медлил, слишком много выпил вчера пива, и это мешало продвижению его похоти. Это все продолжалось и продолжалось, омерзительное, бесконечное. И вдруг раздался визгливый голос, он звенел в ее ушах – это был голос ее матери:
– Какого черта вы здесь делаете, мать вашу? Барри так внезапно отпрянул от нее, что Дебби упала ему на руки. Она в ужасе подняла голову и увидела в проходе свою мать; на ней была белая нейлоновая комбинация, в которой она спала, лицо ее покраснело, волосы растрепались. Глаза ее, в темных разводах от карандаша, яростно сверкали, ярко накрашенный рот изрыгал ругательства. Дебби едва понимала, что она говорит: она была слишком сбита с толку, слишком потрясена и перепугана. Она постаралась встать на ноги, натягивая на себя рубашку дрожащими пальцами.
– Мама, я не… я не виновата…
Мать хлестнула Дебби по губам. Та упала, ударившись плечом о шкаф. Что-то внутри со стуком упало с полки вниз.
– Ах ты, мерзкая потаскушка! – Она снова хлестнула Дебби, но на этот раз ей удалось избежать удара, и она проскользнула мимо матери в дверь.
– Я ничего не могла сделать! Ничего! Он заставляет меня!
– Тебе это нравится – сама знаешь! – Это вступил Барри.
– Мне не нравится! Я это ненавижу! Я тебя ненавижу…
– Ты – ненасытная!
– Я ненавижу это!
– Вечно бродит тут, почти раздетая! И сама просит – проклятая сучка!
– Я не прошу! Это неправда! Ты меня принуждаешь! Он принуждает меня!
– Врунья!
– Заткнитесь! Заткнитесь! – закричала ее мать. – Ты грязный изменник, ублюдок! А ты… – Она снова бросилась к Дебби. – Убирайся с глаз моих долой! Ну пошла – убирайся, убирайся отсюда!
Дебби попятилась. Оказавшись в холле, она повернулась и бросилась вверх по лестнице, ее босые ступни шлепали по выношенной ковровой дорожке. Она буквально ввалилась в свою комнату и захлопнула за собой дверь. Она сильно дрожала, дыхание вырывалось сухими рыданиями, а потом неукротимым потоком по щекам заструились слезы. Дебби все еще слышала доносившиеся снизу громкие голоса, но ей казалось, что они звучат где-то далеко.
