Линда Холман - Шафрановые врата
Я плакала ежедневно на протяжении трех месяцев. Плакала через день на протяжении следующий двух месяцев. Плакала раз в неделю еще два месяца, а потом через неделю и в конце концов перестала плакать — так прошел год.
Мой отец был ирландцем с красивым мелодичным голосом, но он разговаривал все меньше и меньше после смерти мамы. Нам было легко друг с другом. Мы с папой завели новый порядок, который подходил нам обоим. Мы ходили по дому, как два отдельных клуба дыма, никогда не касаясь друг друга и все же как-то гармонично существуя рядом. Каждый вечер после ужина мы читали — ежедневную прессу и книги. Я продолжала читать романы, а он — биографии и исторические книги. Иногда мы обсуждали прочитанное, комментировали какие-то новости или особенно впечатлившие эпизоды в читаемых нами книгах.
Все, что у нас с ним осталось, были мы сами.
Мамина смерть отразилась на отце не только эмоционально, но и физически. Казалось, он стал ниже ростом и еще более скованным в движениях. А потом — случилось ли это непроизвольно или у него было что-то с глазами, а может, и с очками — вскоре стало очевидно, что его зрение стало слишком слабым, чтобы он мог продолжать работать шофером. Первый незначительный инцидент — это когда он просто зацепил фонарный столб, пытаясь припарковать дорогой блестящий автомобиль своего начальника, но вскоре после этого он, хоть и несильно, врезался передом машины в закрытую дверь гаража.
После этого начальник сказал, что не может оставить его на этой работе. Отец все понял. Что хорошего — иметь водителя, с которым ездить небезопасно? Но его шеф был добрым человеком и сожалел, что моему отцу приходится уходить, поэтому неожиданно выдал ему выходное пособие. А поскольку мы жили экономно, то нам этого хватило надолго.
Отец любил водить автомобиль, у него у самого был «форд» модели 1910 года. Он говорил, что в Америке считалось явным признаком успешной жизни, если у тебя были участок земли и автомобиль. Но даже несмотря на тяжкий труд и скромный образ жизни мои родители так никогда и не смогли купить участок земли или дом, а отец часто повторял, как хорошо, что Майк и Нора — мистер и миссис Барлоу — разрешили нам и дальше жить в этом доме и так мало платить за его аренду. И тем не менее, когда он еще работал, он купил на аукционе «Модэл Ти»[14], уже не на ходу, но у нас никогда не находилось средств на ремонт двигателя. Отец еще долго тешил себя надеждой, что однажды проедется на этом автомобиле, но этого так и не произошло, а к тому времени, когда у отца ухудшилось зрение, он уже давно смирился с тем, что никогда не сядет за руль своей «Модэл Ти». Но все равно он хранил автомобиль в сарае за нашим домом и каждую субботу при хорошей погоде вымывал, начиная с капота и заканчивая узкими шинами. Иногда по вечерам он садился в машину и курил свою трубку; я тоже порой забиралась в нее, а в летние месяцы читала там. Было что-то успокаивающее в ее гладком деревянном руле и теплых кожаных сиденьях.
Как-то раз отец принес домой из парикмахерской старый экземпляр журнала «Век мотора». Он начал говорить о своей любви к машинам; впервые за долгое время я видела его таким восторженным, поэтому когда я в следующий раз пошла за покупками, то купила ему последний номер «Века мотора», и мы просматривали его вместе, сидя на диване. Не знаю почему, но мне нравилось смотреть на фото только что выпущенных красивых и гладких новых автомобилей.
А потом он нашел на заброшенном участке земли эмблему с капота «Бойсе Мотор Метер» и отполировал до блеска. Еще через несколько недель он пришел домой с термометром, измеряющим температуру радиатора «Бойсе Мотор Метер», на который он наткнулся в магазине подержанных товаров. Теперь это стало нашим хобби: по субботам с утра мы с ним отправлялись в Олбани на поиски блестящих эмблем «Бойсе» и решеток радиаторов, а иногда выписывали их наложенным платежом. Наша коллекция росла. Раз в месяц я торжественно доставала их все из соснового шкафчика в гостиной, натирала и расставляла на кухонном столе. Отец сидел и наблюдал за этим с другой стороны стола, иногда беря в руки и пристально изучая одну из эмблем.
Мы вместе ездили на аукционы, просто для того, чтобы ощутить волнение при виде такого количества автомобилей и выставленных на них безумных цен. А еще мы снова начали смеяться.
Шли годы. Сезоны сменяли один другой, и мы с отцом оба становились старше. Так продолжалось до конца марта 1928 года, когда с востока принесло снег с дождем и все, что я знала, исчезло навсегда.
Глава 4
Пока я ждала у стойки отеля «Континенталь» в Танжере, чтобы получить ключ от своей комнаты, я поняла, что американец с парома очень точно описал этот отель: постояльцы были одеты по последней моде, их гардероб был тщательно продуман, и сам отель был очень красив — в его интерьере сочетались европейские и арабские мотивы. Я перевела взгляд на тарелку, висевшую на стене возле стойки. На ней было написано, что муж королевы Виктории Альфред был первым клиентом отеля. Когда я провела пальцами по тарелке, то снова заметила слой грязи под своими ногтями. Комнату мне показал молодой парень в красно-коричневой феске[15], вытершейся по краю, а кисточка была немного неровной. Поставив мои чемоданы, он кивнул и широко улыбнулся.
— Омар, — сказал он, похлопывая себя по груди. — Омар.
Я положила в его руку несколько сантимов.
— Спасибо, Омар. Куда можно сходить перекусить в это время дня? — спросила я его. Пристально глядя на мои губы (так иногда делают, когда пытаются понять сказанное на языке, который не совсем хорошо знают), он продолжал кивать. — Mange[16], — сказала я, прикасаясь пальцами к губам.
— A, oui[17]. Внизу, мадам, внизу, — сказал он и направился к выходу, продолжая кивать и улыбаться. Неожиданно улыбка сошла с его лица. — Но, пожалуйста, мадам, не ходить на крышу, — добавил он на ломаном французском. — Крыша плохая.
— Oui, Омар, — ответила я. — Я не пойду на крышу.
Когда он вышел, я подошла к узким окнам. Отсюда были видны порт и пролив, в котором смешивались воды Средиземного моря и Атлантического океана. Пролив был, наверное, всего лишь восемь миль шириной, но он разделял два континента, да еще океан и море. И, казалось, сам Танжер находился где-то между европейской Испанией и африканским Марокко.
Я передернула плечами, отгоняя меланхолию и непонятный озноб: ветерок, врывавшийся через открытое окно, был ласков и пах морем. Уединение казалось странным и непривычным, и хоть я не любила скопления людей и избегала ситуаций, когда мне пришлось бы участвовать в пустых, никому не нужных разговорах, сейчас мне не хотелось сидеть в комнате одной. И, что более важно, мне просто необходимо было узнать у кого-нибудь об аренде автомобиля и найти водителя, который смог бы отвезти меня в Марракеш.
