Светлана Хмельковская - Запах вечера
Вы же давно не виделись. Ну, расскажи ему о Венеции. А что он поймет, кроме фактов? Странно, а ведь он образован, очень неглуп, воспитан... Не то.
Горелка постоянно гасла. Неудивительно, что огонь постигла та же участь, что и воду, что и Лилю. Она вспоминала слова Казановы о том, что умение развеселить женщину — больше половины успеха, она уже практически твоя. Его дом она проплывала там, в Венеции. Какой он был? Так ли преувеличены его успехи? Попробовать бы... О чем ты думаешь?
Хорошо, давайте возьмем умные разговоры, оставим смех и секс, оставим, если уж и первое, и второе так нереально, предположим, что без этого можно какое-то время обойтись. Ну, в сегодняшний вечер хотя бы. Умные разговоры. Анализ. Синтез. Растерянность на лице собеседника. А ведь мы на твоем языке говорим... А дальше? Будем копать или хватит разочарований на этот вечер? Откуда в тебе эта злость и желание провоцировать? Но как они примитивно-поверхностны, как бедны в выражении чувств, как убоги в реакции, как лицемерно-оптимистичны...
Ты не переработалась сегодня, девочка? Хватит. Фондю уже заволоклось желчью твоих обвинений. Как ты будешь его есть? Дайте водки с черным хлебом! Он не виноват. Но и ты тоже не виновата.
Где же Андрей? Имя, которое так часто срывается с ее губ, даже когда она одна, особенно когда она одна. Его имя, как всплеск воды, когда ребенок пустил по ней бумажный кораблик, как песня ручейка, как солнце сквозь ресницы, как пятница вечером, как прикосновение руки. Имя его, как цвет; имя его, как запах...
Соскучилась... Как остро она почувствовала сейчас это! Иглы ощущений покалывали тело, оно отзывалось воспоминаниями. Нехватка Его, как нехватка воздуха, вдруг внезапно и остро почувствовалась каждой клеточкой тела. Стакан жег пальцы, скамейка — тело. Телефон? Она уже его искала, но знала, что нельзя. Может быть, станет легче, если сжать в руке этот проводник в другой мир — мир звуков счастья. С вами бывало такое: звук — как счастье?
Синий Saab доставил ее в отель. Мягкий ковер в коридоре глотал ее шаги. Игры с открыванием номера карточкой. Почему ей никогда не удается с первого раза? Зеленый огонек загорелся. Она вошла. Усталость наконец-то имела право взять вверх, Лиля опустилась в ее объятья, раз уж других нет...
Пришло сообщение с пожеланиями спокойной ночи. Она швырнула телефон подальше. Не то? Не тот?
Чувство благодарности может быть очень теоретическим, и стремление его выразить может разбиться о лицо напротив.
Она вдруг почувствовала зябкость одиночества. Опять какой-то отель в каком-то чужом городе на пару дней вынужденно станет ее домом.
Клаус Фишер, директор швейцарского филиала фирмы, был представительным мужчиной хорошо за пятьдесят, сохранившим ту прекрасную физическую форму, которая еще с десяток лет позволит ему оставаться мужчиной приятно-неопределенного возраста, что очень кстати расширит возрастной диапазон заглядывающихся на него женщин. Интересно, а оно ему надо? Или только чисто теоретически?
Лиля поражалась тому, что на Западе постепенно умирает такой важный и сильный природный фактор, как половой инстинкт — влечение к человеку противоположного пола, желание нравиться. Все то, что у нас развито в любом возрасте и при любом раскладе личной жизни.
И дело не только в их молодежи-унисекс, в этой безликой джинсово-татуированной массе. Внешнее отражает внутреннее, поэтому они так плохо одеваются: все равно нет желания нравиться, личное удобство и комфорт ставятся выше всего, и это так экономно! (Вас когда-нибудь это приводило в восторг?) Они просто не понимают, что можно тратить деньги на хорошую одежду и обувь. Непонимание возможности таких трат как вложения в свою внешность. Для чего? Если нет движущего фактора — нравиться, соблазнять, дразнить, флиртовать. Из жизни исчезает самое главное — жизнь. Нет интриги, ничего нет, скучно. Самое лучшее, что может быть в нашей жизни, это то, что в ней может быть все. А наши подтексты? Как много может скрываться за каждым словом, а главное, действием, действием. И даже не обязательно, чтобы что-то было: то, что «может быть», приятно бодрит тебя.
Господин Фишер приветливо улыбнулся и протянул ей распечатки инструкций. Он принялся объяснять технические тонкости. Лиля слушала, попутно отвлекаясь на мысли о том, чем бы занималась она, обладая его положением. Изучала буддизм в монастыре далекого Китая? Плыла навстречу норвежским фьордам? Рассекала волны на скутере у берегов Корсики? Да, так бы ты и прожила пару лет, пока от состояния ничего бы не осталось, — это наша чудная славянская порывистость и умение жить исключительно сегодняшним днем. Наша полная противоположность Западу, где все рассчитано, предусмотрено и предопределено. Нам уже скучно. А они умеют работать, а они годами идут к своей цели. И как-то соединить бы нашу живость души и их работоспособность и порядочность. Но... нет, кажется, такой нации... как нет, очень мало гармоничных личностей.
Ее часть работы здесь, в Швейцарии, заканчивалась. И разумнее всего было бы ехать заканчивать дела и в Германии, а не рваться домой. Гердт отвезет ее на машине, ведь он уже здесь. Да, все так и будет. Да, конечно. Лейпциг и Дрезден ждут ее, а еще возможна встреча с любимым Квидленбургом. Но... Она чувствовала, что засыхает, замыкается в себе, ей не хватает воздуха. В общем-то, твои проблемы, бери себя в руки и езжай работать. Да, да, конечно, но так тяжело, так особенно тяжело...
Как давно она не видела маму, Олю, Марину! Как давно она не видела Андрея... В этот ее приезд они не виделись... Когда же они вообще виделись в последний раз?
Она вспоминает теплый летний вечер. Дверь на балкон открыта, ветер играет занавеской. Она, в черном платье и на каблуках, мерит шагами квартиру. Поздний вечер. Очень поздний вечер.
На балконе. Она любит наблюдать, как их машины подъезжают к ее дому. Его нет. Телефоны выразительно молчат, бросаясь в глаза бессмысленностью своего присутствия. Или это бессмысленность твоих затей? Неужели я так много хочу? По-видимому, да. Звук подъезжающей машины. Не та. Не та. Опять. Опять.
Он приходит. Он приходит, когда уже закончилось время, его уже просто не осталось в мире, его использовали на что-то другое. Стрелки часов про шли этот день, и наступил следующий. Вечер ускользнул, сочувственно глядя на тебя, но ты этого даже не заметила. Ночь усмехнулась и втолкнула к тебе подругу-бессонницу — в кои-то веки кстати. Ты играешь с ней в шахматы на полу. Но он приходит, и ты бросаешь игру. Время приобретает колоссальную значимость, оно возвращается. Как его всегда мало, ты осторожна, стараешься не расплескать... Ты поглаживаешь руками секунды, мягко удерживая их, — это тебе не удается.
