Иосиф Гольман - Отпусти кого любишь (сборник)
– Мне тридцать четыре года, – улыбнулся доктор, видимо, привыкший к подобным реакциям. – И я – заведующий отделением. Так что все претензии – к моим родителям.
Женьке вдруг тоже стало весело. Хороший парень. Добрый и умный. Может, вылечит ее? Или хотя бы отсрочит бездну? Ей и надо-то немного: ну хотя бы лет пять-шесть, чтоб Лешка на ноги встал.
А доктор, враз перестав улыбаться, уже давил ей пальцами – сначала по очереди в груди, потом под мышками. Движения его были скупыми и точными, теперь Женьке уже не надо было заглядывать ему в паспорт, чтобы понять, что студенческие годы для этого парня остались далекой историей.
И не только уверенность действий говорила о том. Стоя прямо перед врачом – даже роста они оказались примерно одинакового, – Женька разглядела его глаза. Добрые, ироничные – безусловно. Но уж точно не молодые, уж точно повидавшие столько, сколько вообще-то никакому человеку видеть не следует. Разве что врачу-онкологу…
– А описание «стекол» вы привезли? – спросил он, закончив осмотр. Получив исписанный с двух сторон лист, внимательно его изучил. Потом повел Женьку на маммографию и УЗИ.
В полутемном кабинете у рентгенолога ей еще раз взяли пункцию из образований в правой груди. Было не очень больно – игла не толстая. Но Женьке снова стало страшно и обидно за свою жизнь.
Выступили слезы, и заметивший это Евгений Александрович слегка сжал ей руку, возвращая обратно.
А узист – пожилой бесстрастный мужик, – полив ее обильно какой-то холодной ерундой, лазил своей железной штукой по ее животу, особо упирая на правую сторону, то забираясь вверх, на ребра, то уходя вправо, к середине живота. Потом заставил лечь на бок, снова полил холодной смазкой и начал смотреть ее правое подреберье сбоку и сзади.
– Печень? – испуганно спросила Женька.
– Вот ведь все грамотные какие, – пробурчал узист, но на вопрос не ответил.
– Женя, а где результаты прежних исследований? – спросил ее тезка. Женьке показалось, что он помрачнел по сравнению с моментом их встречи.
– Мне не делали, – виновато ответила она.
– Как не делали? – не понял доктор. – У вас там что, УЗИ нет?
– Аппарат есть. И очень замечательный, – почему-то обиделась за свой городок Грекова. – Просто специалиста нет. То есть тоже есть, но в декрете.
– Понятно, – вздохнул Евгений Александрович.
А мрачный узист тем временем, похоже, закончил свое дело, велел Женьке одеваться и нажал на какую-то кнопку, после чего его умный аппарат лист за листом начал распечатывать картинки с изображением Женькиных внутренностей.
Грекова в ту сторону старалась не смотреть: становилось еще страшнее, и все равно ничего не понятно.
Потом они снова шли по коридорам – Женька дорогу так и не запомнила, – после чего вновь оказались в первом кабинете. Здесь, наверное, было постоянное место работы Евгения Александровича: компьютер стоял включенный, а за стеклом шкафчика виднелись электрический чайник и нехитрые припасы для быстрого перекуса.
– Кофе будете? – спросил Евгений Александрович.
– Не откажусь, – сказала Грекова. Безумная ее надежда на то, что столичные врачи скажут ей о грубой ошибке провинциальных коллег и сочтут ее, Женьку, здоровой, потихоньку улетучивалась. Чудес не происходило даже в такой нестандартно красивой больнице.
Доктор налил кипяток в две чашки, сыпанул туда по полной ложке растворимого кофе и по два куска сахару.
– Ну, давайте подкрепимся, – предложил он и отхлебнул первым.
– Может, скажете, что меня ждет? – не притрагиваясь к чашке, спросила Женька.
– Сложный вопрос, – сощурился доктор. – Сделаем анализы, посмотрим другие органы.
– В печени – метастаз?
– Не знаю. – Евгений Александрович тоже поставил кружку. – Честно, не знаю.
– Знаете, – печально сказала Женька. – А мне надо знать. У меня мальчик двенадцати лет с гемофилией. И девочке два с половиной. А мужа нет.
– Вы в разводе? – уточнил доктор.
– В разводе я с отцом мальчика, – горько улыбнулась Грекова. – Так что он, наверное, пристроен. А с Машкой, если завтра умру, что станет?
– Завтра не умрете, – жестко сказал Евгений Александрович. Теперь он нисколько не походил на студента.
– А… когда? Я должна знать! – взмолилась Женька. – Мне же с детьми определяться надо!
– Не знаю я, понимаете? – теперь уже взмолился доктор. – Не знаю! В печени, возможно, метастаз. Тогда это четвертая стадия. Но не исключено, что это солитарный метастаз, больше ведь пока ничего не нашли, и лимфоузлы вроде не заинтересованы.
– Какой метастаз? – выдернула страшное слово Грекова, напрочь пропустив про незаинтересованные лимфоузлы.
– Солитарный. Одиночный то есть, – объяснил доктор. – И вообще нужно смотреть, что за клетки. Если не слишком злые, то можно держаться довольно долго. – Он так и сказал про клетки: «Если не слишком злые». Как про людей.
– А вылечиться можно?
– Не знаю. Но случаи с длительным выживанием были.
– Какие? – Грековой очень хотелось услышать хоть что-то успокоительное. И она услышала хорошую историю. Как раз про девушку Наташу со злой саркомой и метастазами, которая давно должна была умереть, а вместо этого успешно вышла замуж и родила чудесного сына. Кстати, и рожать ей было нельзя по всем показаниям.
– Это такая болезнь, ход которой не всегда предскажешь, – внушал ей доктор. – Слишком много вариантов.
– А можете назвать лучший и худший? – спросила, замерев сердцем, Женька. – Мне же очень важно знать! Не бойтесь, я в петлю не полезу, особенно если и так осталось мало.
Евгений Александрович задумался.
– Если все плохо, то четыре-пять месяцев. Если терпимо – годы. И если очень повезет, совсем вылечим, как раз сейчас новые препараты опробуем. Точнее будем знать только после полного обследования и лапароскопии.
– Что за лапароскопия? – Женька почему-то опять встревожилась – не из-за возможных «четырех-пяти месяцев», а из-за непонятного, угловатого слова.
– Прокол живота и забор клеток. Такая маленькая полуоперация, – ободряюще улыбнулся он. – Больно не будет, это под наркозом. Лежать потом тоже не надо.
– Но хоть пятьдесят на пятьдесят получается?
– Можно сказать и так, – после некоторого раздумья произнес доктор. Может быть, врал, но Женьке очень хотелось верить.
Доктор Грекову не гнал, но было видно, что он начинает торопиться. Она знала, что день операционный и ей надо уходить.
– Вы остаетесь? – прервал молчание Воробьев. – Отвести вас в приемное отделение?
– А можно завтра? – спросила Женька. – А то дела еще есть.
