Звева Модиньяни - Рыжие волосы, зеленые глаза
— Я все думаю, не расторгнуть ли контракт, — заявил спортивный директор.
— Если контрактом это предусмотрено, я ничего не имею против, — ответил Ромеро, прекрасно сознавая, сколь высоко котируются теперь его акции. Контракт с другой командой принес бы ему большие преимущества.
— Ты мне не нравишься, парень. Публике тоже не понравилось то, что ты вчера натворил, — не выдержал Сориа. — Пока ты на пьедестале раскупоривал шампанское, я был среди зрителей. Ни одного лестного слова на твой счет я не услышал.
— Я уже говорил, что сожалею, — ответил аргентинец. — Да, я хотел победить, это правда, но не ценой жизни Мистраля. Я шел за ним вплотную, жал на газ, а он, видно, отпустил педаль. Откуда мне знать? Ясно одно: я победил, потому что я — лучший. Я верил в себя и победил.
Слушая такие рассуждения, Джордано готов был оторвать ему голову.
— Ты типичный продукт образца девяностых годов. Сплошной цинизм и ни капли совести, — бросил он зло.
— Верно, — насмешливо парировал Ромеро. — Ваше нытье по доброму старому времени меня просто смешит. Меня тогда на свете не было. Я живу сейчас. И мне это нравится. Ты говоришь, я циник, а я говорю, что у меня есть голова на плечах. Если хочешь победить, надо работать головой. А все эти ахи-охи годятся только для священников и для баб. Мне жаль, что с Мистралем так получилось. Я уже говорил, мне очень жаль. Что же мне теперь, застрелиться из-за него?
Джордано вскочил с кресла и сгреб его за грудки, силой заставив подняться на ноги.
Ситуация складывалась скверная, и не только для двух спорщиков. Ссора могла привести к непоправимому расколу в команде, уже потерявшей своего чемпиона.
— Хватит! — вмешался Сориа, разводя директора и пилота. — Ты не прав и прекрасно это знаешь. Пресса тоже знает. Как спортсмена тебя хвалят, как человека — осуждают. — Он указал на газеты, лежавшие на столе. — Я готов понять твое желание прорваться, но всему есть предел. Твой способ побеждать представляется мне, мягко говоря, сомнительным. Ходьба по трупам — не самый популярный вид спорта, к тому же предосудительный и опасный. Не веришь мне, спроси у инспекторов соревнований, спроси, наконец, у болельщиков.
— Это что, угроза? — прервал его Рауль.
Его красивое лицо было непроницаемым.
— Всего лишь отеческое предостережение. Поверь мне, ты заблуждаешься, считая себя единственным и неповторимым. В настоящее время «Блю скай» является одним из самых престижных «болидов». Когда машина достигает такого уровня эффективности, ни одного пилота нельзя считать незаменимым. Поразмысли об этом на досуге и приди в себя, — заключил Сориа спокойным тоном человека, которому не нужно повышать голос, чтобы довести свою точку зрения до сведения окружающих.
Рауль погрузился в кресло и опустил глаза, пристально изучая носки собственных мокасин. Несчастье, случившееся с Мистралем, привело его в отчаяние, но он не смел в этом признаться даже самому себе. Накануне вечером он больше часа бродил вокруг госпиталя, призывая на помощь всю свою хваленую смелость, чтобы войти, взглянуть в лицо Марии, объяснить ей, что произошло, и попросить прощения, но не смог. Он боялся, что не выдержит ее горя и расплачется, потеряет столь необходимый ему защитный налет цинизма, который должен был сохранить во что бы то ни стало. Он вспоминал завет своего отца: «Настоящий мужчина никогда не плачет, слезы — бабье дело». Даже подумать страшно, что его могут счесть слабаком. Ему стоило немалых трудов создать и утвердить представление о себе как о лихом, крутом, отчаянном парне, чуждом всяческих сантиментов, но он это сделал и не мог теперь отступать.
Джордано подошел к столу, где был сервирован первый завтрак. Он почти не спал прошлой ночью и чувствовал себя разбитым. Сара пыталась убедить его немного поспать, перенести совещание на вторую половину дня, но он не послушался: «Блю скай» была его жизнью, он слишком близко к сердцу принимал судьбу команды, а на Мистраля смотрел как на родного брата.
Он налил себе большую чашку кофе. Джордано любил пить кофе обжигающе горячим, без молока и сахара, считая, что нет в мире лучше средства против стресса и нервных срывов. Вот и сейчас он проглотил содержимое чашки одним духом, отлично, впрочем, понимая, что на сей раз патентованное средство не поможет ему обрести желанный покой.
Хороший спортивный менеджер не может позволить своим пилотам, в нарушение правил игры, рисковать жизнью людей и миллиардными капиталовложениями спонсоров. Если в команде отсутствует чувство товарищества, в этом нет вины проектировщиков, механиков, доводчиков, гонщиков: ответственность лежит на спортивном директоре. Джордано прекрасно это знал, как знал и то, что ему придется давать отчет о происшествии с Мистралем Джанни Штраусу. Штраус-младший унаследовал от великого Петера сознание собственной значительности, но — увы! — не деловые качества. При одной мысли о встрече с ним, о необходимости вступать в объяснения и читать покаянную молитву бедного Джордано прошибал холодный пот. И тут, словно демон, вызванный к жизни его воображением, Джанни Штраус вошел в комнату, не постучав и не удостаивая присутствующих ни единым знаком приветствия.
Ему было около сорока. Худощавый, нервный, с бледным лицом и светлыми, уже редеющими на висках волосами, он смотрел на окружающих сквозь очки в золотой оправе холодным и острым как сталь взглядом больших голубых глаз.
Говорили, что он как две капли воды похож на свою мать, талантливую пианистку. От нее Джанни унаследовал страсть к музыке. Он даже закончил Венскую консерваторию по классу фортепьяно и держался вдалеке от отцовских дел до самой смерти Петера, оставившего ему в наследство все свое несметное состояние, включая «Блю скай».
Джанни остановился у дверей и обвел собравшихся пронизывающим ледяным взглядом. Наконец его глаза остановились на лице Джордано, и тот почувствовал, что его берут на мушку для прицельного выстрела.
— Во что нам встанет эта милая шутка? — холодно осведомился Джанни. Он не любил автоспорта, ничего не смыслил в «Формуле-1» и питал глубокую личную неприязнь к гонщикам, вероятно, завидуя их силе, смелости и напористости. Кроме того, ему вообще не нравилась организованная отцом рекламная кампания, которую столь блестяще проводил в жизнь Джордано Сачердоте. Джанни был убежден, что вся эта затея с командой «Формулы-1» есть не что иное, как дорогостоящий передвижной балаган для увеселения сотни служащих и непосредственных участников.
Подобное представление нового хозяина о команде «Блю скай» было в корне ошибочным: громадные капиталовложения полностью окупались рекламной отдачей. И директор команды, и сам Джанни Штраус прекрасно это понимали.
