Людмила Князева - Маски любви
Клер Ривз имела очень богатого семидесятилетнего мужа, ворочавшего делами в Нью-Йорке. «Он просто обожает меня, мой дурашка!» – сообщала всем Клер, дополняя эту реплику рассказом об очередном подарке мужа – яхте, колье или породистом скакуне. Супруги виделись не часто, проводя вместе то время, которое могла «вырвать у студийных акул» Клер.
В Голливуде о нравах этой перезрелой кинодивы ходили самые обычные, скучные слухи. Разумеется, она любила красивых мальчиков, разнузданные оргии и была сексуально ненасытна. Дастин вскоре убедился, что большинство из живописных историй о себе распускает сама Клер, убежденная, что душок скандала подзаводит зрителей, продюсеров и даже самого «дурашку»-мужа.
Она действительно не пропускала смазливых юнцов, но больше из-за того, чтобы блеснуть ими в обществе завистливых молоденьких соперниц. Клер обожала шоколадный пудинг и попкорн, но постоянно изводила себя диетами, что придавало ее бирюзовым выпуклым глазам особую томность и некую потаенную страстность. Она была далеко не так безалаберна и легкомысленна, как старалась подать себя публике. Все голливудские «деловые люди» хорошо знали, сколь отчаянно сражается Ривз за каждый пункт своих контрактов.
Дочери простых фермеров из Огайо безумно нравился диплом Дастина и его аристократическое происхождение, выгодно оттеняющие мужские достоинства. «Ах, дорогая! – доверительно сообщала она очередной приятельнице, – молоденьких жеребцов здесь у нас пруд пруди, хоть отстреливай. Но у этого парня – голова на плечах. И талант! Еще бы – настоящая порода не такая уж фикция, как внушают нам нувориши… Кровь – это кровь. Кому, как не мне, знать это». Тут Клер тяжко вздыхала, так как по официальной легенде, муссируемой журналистами, являлась внучкой польского аристократа-эмигранта и русской танцовщицы, естественно, графских кровей.
Дастин, несмотря на обаяния интеллигентности и наивности, повидал достаточно, чтобы не впадать в иллюзии относительно искренности и утонченности Клер. Но даже он должен был признать, что кинодиве удавалось многих обвести вокруг пальца. При необходимости она умела блеснуть поистине королевским достоинством. Очевидно, бесчисленные рольки аристократок, сыгранные Клер в исторических фильмах, наложили отпечаток на ее манеры и вкусы, что самым немыслимым образом сочеталось с врожденной махровой вульгарностью. Она была просто невыносима в тех случаях, когда хотела изобразить экстравагантную богемность и романтическую страсть. В постели увядающая секс-бомба разыгрывала целые баталии, читая при этом какие-то куски из стихотворных пьес, стонала и завывала с диапазоном Эллы Фицджералд, сквернословила не хуже портового грузчика или сюсюкала, как институтка прошлого столетия. Но никогда не молчала.
После месяца пылкого романа Дастин решил оставить Клер – он почувствовал, что становится импотентом. Выражения Клер типа «сладость моя», «мой луноликий Нарцисс», срывающиеся с ее уст в самые ответственные моменты, убивали его. А ему надо было, ой как надо было продержаться: Клер всерьез занялась устройством карьеры «своего херувимчика».
Вскоре он стал сотрудником весьма престижного еженедельника. Клер преподнесла «своему сладкому мальчику» маленькие подарки – уютное гнездышко в двухквартирном доме на набережной и серебристый «шевроле».
Дастин решил, что по-своему любит эту женщину и пустился в отчаянные приключения. Он говорил: «Ах, ну что тебе за дело до этих шлюшек, детка. Они не дают мне прохода, а потом еще сами распускают слухи, потому что знают, как я люблю тебя». Он доказывал свою преданность патронессе, с увлечением посвящая ее ролям репортажи. Под пером Мориса дарование актрисы заблистало новыми красками, а ее личность приобрела ореол экстравагантной пикантности. На богемных вечеринках и солидных банкетах, куда Клер выводила Дастина, он не терял случая обронить невзначай: «Да, я люблю эту необыкновенную женщину».
Их связь длилась уже четвертый год – огромный срок для голливудских быстротечных романов, – когда Дастин узнал, что Клер, уехав к мужу в Нью-Йорк, вернулась с «секретарем» – смуглокожим спортсменом латинских кровей. «Секретарь», исполнял по совместительству обязанности телохранителя, завладел сердцем и постелью Клер, начавшей устраивать ему актерскую карьеру.
Сделав обиженный вид, Дастин облегченно вздохнул. Он взгрустнул о потерянной любви лишь во время инцидента с судебным процессом. Вмешательство Клер Ривз могло бы помочь ему. Но звезда умчалась в Испанию на съемки нового сериала. Чуть позже Дастин узнал, что Клер была прекрасно осведомлена о его неудаче, но не пошевелила и пальцем, чтобы спасти его. Потом Дастину рассказали, что Клер беззаботно и легко, как всегда, доверила «подружкам» свою «тайну» – юный красавчик Морис оказался импотентом! Растерянный Дастин понял, что далеко не так хитер, как воображал, и что ему отнюдь не удалось приручить «великолепную Клер Ривз».
В тот неудачный день, когда Дастин, заглянув в пустой холодильник, назвал себя слабаком, на вилле Клер Ривз должна была состояться грандиозная вечеринка по случаю завершения работы в мини-сериале совместного американо-испанского производства под названием «Месть игуаны».
Глядя в ослепительно улыбающееся лицо Клер, сфотографированной под руку со своим мужем и в обрамлении «приближенных особ», среди которых нагло ухмылялся смуглый «секретарь», Дастин почувствовал, что его загнали в угол, вынуждая показать коготки. Он тщательно разорвал фото на мелкие клочки и с наслаждением спустил обрывки в унитаз. Затем распахнул свой гардероб и порадовался, что еще не заложил великолепный смокинг от самого Гарднери, приобретенный в лучшие времена для сопровождения Клер.
Тщательно одевшись, Дастин не без удовольствия изучил свое отражение. Затем грациозно присел на подлокотник кресла и щелкнул золотой зажигалкой с монограммой, выдаваемой за фамильную. Неторопливо закурив, Дастин продолжал рассматривать себя в зеркальной дверце старомодного шкафа. «А эта визгливая потаскуха не зря величала меня Нарциссом», – подмигнул он себе, небрежно откидывая назад шелковистую русую прядь. Общение с собственным отражением всегда поднимало настроение Дастина. В отрочестве ему не требовалось картинок с голыми красотками, чтобы распалить воображение. Дастин возбуждался, разглядывая себя. Позже, глядя в свои зеленые, чуть вытянутые к вискам широко поставленные глаза, он внушал себе мысли о славе и фантастическом финансовом процветании. Потом это стало своеобразным ритуалом – отваживаясь на решительный ход, Дастин черпал силы в своей неординарной красоте.
![Мила Бояджиева - Ядовитый цветок [= Маски любви]](/uploads/posts/books/156849/156849.jpg)
