Агония Иванова - За чужие грехи
— Твой этот друг… говорил какие-то странные вещи, — вздохнула Наташа. Кир подошел к ней, обнял за талию, лишь бы только не смотреть ей в глаза.
— Он еще не совсем оправился после болезни, — соврал он.
— Так это он лежал в больнице? — удивилась девушка.
— Хм… да, он. Жаль, что не в психиатрической, — как-то агрессивно бросил Кир.
— Ну, зачем ты так? Тогда его нужно поблагодарить… Ведь именно ему мы обязаны нашим знакомством! — восторженно сказала Наташа и лучезарно улыбнулась. Она действительно выглядела сейчас счастливой, только едва ли то, что свалилось ей на голову так неожиданно было счастьем…
Глава седьмая
Таня вышла из школы и почувствовала, что что-то внутри сжимается при мысли о том, что нужно куда-то идти. Оставаясь здесь, она была в безопасности, но стоит только вернуться домой… Нет, об этом даже думать было страшно.
Если она пойдет к Люсе, ее найдут и там.
Выхода нет.
Таня сжала голову руками и медленно пошла к выходу со школьного двора, пытаясь опровергнуть это внутри себя какими-то утешительными мыслями, но у нее не получалось.
Чтобы она не делала, как бы не пыталась что-то изменить, выхода все равно нет.
У школьных ворот ее кто-то окликнул, она удивленно отняла руки и остановилась, заметив высокого мужчину, уже совсем не молодого, но еще далеко не старого, судя по всему ему, было немногим больше тридцати. Или все-таки многим. Если бы после отчима Таня не чувствовала такого отвращения к противоположному полу, она бы сочла его даже красивым. У него были светлые пшенично-золотые волосы и какие-то слишком чистые — или они казались такими из-за своего цвета? — небесно голубые глаза.
— Прости, — сказал он рассеянно, — но ты… эээ… не знаешь Наташу?
— Наташу?! — переспросила Таня и даже забыла на мгновение о своих проблемах, сделала шаг к нему на встречу, а потом чуть не выругалась от настигнувшей ее неожиданно догадки. Значит это… тот самый!? Девочку переполнили волнение и злость, толкнувшие ее на отчаянный шаг. Она схватила незнакомца за ворот короткого полупальто, тряхнула изо всех сил и сурово осведомилась:
— Где она?! Что вы с ней сделали!?
— Эй! — возмутился он, и, поскольку он был все-таки значительно сильнее, легко сбросил ее руки и отодвинул ее в сторону на безопасное расстояние, — ты меня путаешь с другим человеком, я помочь хочу…
— Знаем мы вашу помощь! — продолжала нападать Татьяна.
— Ну, подожди! — теперь мужчина тоже разозлился и повысил голос, — послушай ты! Ты сестра ее, да? Я, правда, помочь хочу. Человек, который пудрит мозги твоей Наташе мой друг… и мы… должны ее спасти.
— Что? — Таню словно облили холодной водой, она скинула его руку со своего плеча и попыталась хоть немного осмыслить все, что он сказал.
А если он врет? Нет, было непохоже. Прозрачные и чуткие глаза этого человека легко бы выдали в нем ложь или притворство, к тому же в них пряталось что-то отдаленно напоминающее боль, сострадание и раскаяние. Как непривычно ей было видеть раскаяние в людях!
— Нет, я не ее сестра. Я подруга, — постепенно приходя в себя, поправила Таня, — с сестрой вам вообще лучше не говорить. Это ее убьет. Или она кого-нибудь убьет. Не важно. Наташа мне тоже близка и я сделаю все, чтобы ей помочь, только что для этого нужно?
— Как тебя зовут? — спросил мужчина, Таня сначала смутилась, а потом все-таки сдалась и представилась. — А я Владимир, — сказал он, — так вот, послушай, Татьяна. Давай только отойдем куда-нибудь?
Таня кивнула и уныло побрела в след за ним, пытаясь разобраться в себе и в сложившейся ситуации. Хотя этот человек и не внушал никакого доверия, ей приходилось ему верить, потому что он был единственной ниточкой, связывавшей теперь их с Наташей.
Они присели на влажную после дождя лавочку в пустом тоскливом парке, где потрескавшиеся асфальтовые дорожки уже были засыпаны листьями. Никто, кроме них не заглядывал сюда больше, и особенно ленивый пьющий дворник.
— Он не плохой человек, просто очень-очень глупый. И если вобьет что-то себе в голову, это уже оттуда не выбьешь… глупая черта. Сейчас он желает доказать мне, что хоть ему и тридцать пять, с имиджем Казановы он расставаться не намерен, — Владимир поморщился, порылся по карманам в поисках сигарет, но так их не нашел, по нему было заметно, что он нервничает, — для этого ему и нужна ваша Наташа. Маленькая наивная дурочка. А потом он ее бросит, как наиграется… А девочка, черт побери, и слушать ничего не хочет!
— Она сейчас у него? — перебила Таня, уставшая от всех этих долгих объяснений и вспомнившая про больную Люсю, которой нужна была помощь. Как, впрочем, и поддержка — ее нельзя бросать одну в таком состоянии, вдруг она что-то выдумает? Кто ее знает.
— Да, — грустно подтвердил Владимир.
— И… они спали вместе?
Повисла неловкая и натянутая пауза. Владимиру стало грустно, он украдкой внимательно изучал лицо девочки, в котором не читалось и тени смущения человека, говорящего о чем-то постыдном или запретном. Скорее отвращение.
— Угу, — мужчина заторможено кивнул и посмотрел в другую сторону, — мне жаль.
— Ничего страшного, — вдруг неожиданно изрекла Таня, — спасибо, что хотя бы не насильно. Это не конец света. А я поговорю с Наташей, если она не понимает… — эта уверенность удивляла даже саму девочку. Она поймала себя на том, что немного завидует подруге, у которой было право выбора. Ее никто не принуждал, она всего лишь платила за свою собственную глупость, а не за чужую… похоть.
Таня устало прикрыла глаза и помассировала виски. Проблемы близких ей людей были возможностью отвлечься, но от этого ее собственные проблемы никуда не исчезали.
— А вы… — продолжала она, не открывая глаз, — сделайте все, чтобы ваш этот друг больше к ней не приближался. Увижу — убью. Или сестра ее… Она очень болезненно все воспринимает. Ей что угодно в голову может прийти.
— Понимаю, — зачем-то кивнул Владимир. Таня открыла глаза и пристально посмотрела на него.
— А… у них ведь никого нет, да? — зачем-то спросил он.
— Ну да, — подтвердила Таня, — отец их бросил уже очень давно, мать умерла. Они живут вдвоем.
— Бедные дети, — посочувствовал Владимир, совершил очередную попытку найти сигареты в карманах, но она тоже ничем не закончилась, по нему было заметно, что он недавно бросил или запрещает себе, но с трудом борется со старыми, за годы выработавшимися привычками, — у меня было совсем иное детство, — поделился он, — да и нравственность была… Была, да. Только странно, почему именно мы стали такими безнравственными, — Таня молчала не зная, что тут можно сказать, а Владимир вспомнил и про нее, — а у тебя семья нормальная? — осведомился он. Девочке словно дали пощечину, она отвернулась, прикусила губы, но ничем не выдала себя.
