Наталья Лукьянова - Ты мне судьбой обещан был
– Никита Александрович, ехать пора. Следующий самолет на Москву через два часа, я позвонил в Адлер, забронировал места, если поедем сейчас, успеем наверняка.
Балашов слышал голос Алексея, он что-то говорил про самолет. Какой самолет? Ах да, они должны лететь домой. Конечно. Есть только одно заковыристое но. Пока он не убедится до конца, что с Елизаветой все в порядке, он никуда не полетит, это не обсуждается.
– Да что с тобой, в самом деле? Ты меня слышишь или нет? Я говорю, ехать пора. Иначе придется торчать в аэропорту до девяти утра, а там сервис сам знаешь какой.
Алексей попытался остановить Балашова и в сердцах схватил его за руку. Он не понимал, что происходит с шефом. Никита Александрович остановился на секунду, повернулся к Алексею, и тому стало неуютно. Он никогда не видел у своего начальника такого выражения лица. Работают они вместе не первый год, съели не один пуд соли, побывали в разных ситуациях, но сейчас Алексей не узнавал Балашова. Пустой, отсутствующий взгляд, совершенно несвойственный Никите, выдавал полную потерянность, сигналил о нешуточной беде. Бредет за носилками, будто на них увидел близкую родственницу, беда, да и только. Шок, что ли, у мужика? Нет, слава тебе господи, заговорил, только лучше бы молчал. Несет полный бред, который сразу и переварить невозможно.
– Ты поезжай, а мне надо остаться здесь на некоторое время.
– Что значит остаться? Ты с ума сошел! Послезавтра немцы приезжают на переговоры! – Алексей от возмущения почти кричал на шефа, забыв о субординации.
– Вот и встретишь. Обойдетесь без меня, не маленькие. Я что, зря держу в конторе полный штат юристов, переводчиков, специалистов? Пусть поработают. Мне надо остаться здесь, ты понял?
– Не понял. А ты ничего не хочешь объяснить?
– Леш, я потом все объясню, честное слово. Поезжай, а то на самолет опоздаешь.
Растерянный и расстроенный Алексей еще несколько минут наблюдал, как Балашов, забыв попрощаться, заторопился к «скорой». Махнул в сердцах рукой, дошагал до своего автомобиля и отправился в аэропорт.
Балашов нервничал. У него было такое лицо, что с ним даже связываться никто не стал, молчаливо разрешили стоять у открытой двери «скорой». Никите Александровичу казалось, что медики действуют медлительно и нерасторопно. Должны же быть какие-то кислородные подушки, инъекции, капельницы, что там еще? А вместо экстренной помощи врач измеряет давление, будто Лиза пришла на прием в поликлинику продлить больничный лист, а не пострадала в аварии. Щупает, простукивает пальцами. У них что, аппаратуры нет? Почему Лиза не открывает глаза? Почему так бледна? Бедная девочка. Вдруг Лиза открыла глаза и спросила:
– Где я?
Никиту Александровича шатнуло, и он с силой вцепился правой рукой в дверцу машины.
– Не пугайтесь, пожалуйста, вы помните, как вас зовут? – спокойно и доброжелательно спросила врач.
– Конечно. Меня зовут Лиза. – В голосе девушки сквозило удивление. Она попыталась приподняться, но докторша ее остановила.
– Вот и прекрасно, Лиза. Как вы себя чувствуете? Вас что-нибудь беспокоит?
Елизавета помолчала немного, пытаясь сообразить, что происходит, и вспомнила все.
– Я знаю, наш автобус опрокинулся, правда?
– Да, Лиза, произошла авария, но для вас все закончилось хорошо. Вы на какое-то время потеряли сознание, но это совсем не страшно, скорее всего, это была защитная реакция организма, – объяснила ситуацию врач.
– Вы сказали, что для меня все закончилось хорошо... А остальные? Что с ними, они живы? Где Сергей? – По щекам девушки покатились слезы, она стала коротко и надсадно всхлипывать.
– Вы Сергей? – устало обратилась докторша к Балашову.
– Нет. – Балашов отрицательно замотал головой. – Я не Сергей, – сдавленно проронил он.
Лиза повернула голову в его сторону.
– Здравствуйте, Никита Александрович, как вы здесь оказались? Вас же не было в автобусе, – тихо спросила девушка, ничуть не удивившись, и, не дождавшись ответа, начала громко плакать.
– Истерика скоро пройдет, – констатировала докторша с профессиональным равнодушием.
– Доктор, с ней все в порядке, вы уверены? – обеспокоенно спросил Балашов.
– Да, с ней все в порядке. Небольшой шок, как вы понимаете, но это оправданная реакция. Сейчас сделаем успокаивающий укол, поспит несколько часов, все будет хорошо. Организм молодой, сильный, справится.
– Никита Александрович, миленький, заберите меня отсюда, пожалуйста. Я не хочу на носилках, я не хочу в больницу, вы же слышали, я здорова. – В голосе девушки Балашов услышал такое отчаяние, что стало трудно дышать.
– Да, Лиза, конечно. Не плачь, маленькая, я рядом, я с тобой, сейчас я тебя заберу и отвезу в город. Все будет хорошо.
– Господи, страсти-то какие, – вздохнула врачиха. – Вы ей кто, мужчина?
– Это имеет какое-то значение, особенно сейчас? – еле сдержался Никита Александрович.
– Для меня лично никакого. Забирайте свою красавицу, у меня двое раненых на очереди.
– Спасибо, доктор. Не обижайтесь, пожалуйста. Сейчас у всех нервы на взводе, – извинился Балашов, протянул руку, дождался, пока Лиза поднимется с носилок, помог ей спуститься на землю и подхватил на руки.
Несколько десятков шагов до машины он преодолел, не заметив. Тяжести не чувствовал, зато тревога не покидала. Шофер уже ждал их, задняя дверь лимузина была распахнута настежь. Елизавету осторожно уложили на заднее сиденье. Она не плакала, укол довольно быстро оказал успокаивающее действие, девушка балансировала между сном и явью. Через пару минут лекарство победило, Елизавета уснула. Балашов сел напротив и взял девушку за руку.
– Никита Александрович, – виноватым голосом спросил шофер, – куда едем-то?
– Возвращаемся в Сочи, срочно! Нам нужна больница. Хорошая, самая лучшая в городе. Это моя знакомая, давняя. – Никита Александрович сам не понимал, зачем объясняет шоферу то, что и так понятно.
Балашов твердо решил отвезти Елизавету в больницу, причем самую лучшую. Он должен удостовериться, что здоровью девочки ничего не угрожает. Слова врача со скорой его немного успокоили, но не убедили. Врач утверждает, что Лизе ничто не угрожает, тогда почему девочка не выглядит здоровой? Она по-прежнему бледна и даже после укола спит беспокойно, вздрагивает, иногда стонет. А вдруг у нее серьезные внутренние травмы, наличие которых может определить только рентген? Пальпирование – это, конечно, хорошо, но какой надо обладать высочайшей квалификацией и звериной интуицией, чтобы делать такие заявления после беглого осмотра? Врач местной скорой помощи впечатления суперквалифицированного специалиста не произвела. Обыкновенная тетка, уставшая от нелегкой работы. Равнодушие и непрофессионализм написаны на лице большими буквами. Больше всего на свете Балашов ненавидел три типа людей: дилетантов, хамов и снобов. Непрофессионализм в любой сфере – абсолютная гадость. А тут дело касалось самого важного – здоровья и жизни, а у врача равнодушно-наплевательское отношение зашкаливало, впору руками развести. Черт с ней, с равнодушной неумехой местного разлива, он сам сделает все, что нужно. Он найдет лучших врачей, чтобы убедиться: девочка здорова и с этой стороны ей не грозит беда. Если он не найдет надежных специалистов в Сочи, наверняка сможет сделать это в Москве, понадобится – отправит Лизу за границу.
