Мери Каммингс - Кольцо
Когда Нэнси было двенадцать лет, отец подарил ей щенка — очаровательную двухмесячную колли. Нэнси назвала ее Рози.
Она мечтала о собаке всю жизнь, но ей обычно говорили, что, может быть, потом... когда она станет старше. И вот теперь у нее была собака!
Они с Рози не расставались — ходили вместе гулять, играли, Нэнси даже выпросила, чтобы щенок ночевал в ее комнате — разумеется, на подстилке. Но ночью, когда все засыпали, она тихонько втаскивала пушистое теплое тельце под одеяло и шепотом разговаривала с собачкой — Рассказывала, что было сегодня в школе, и о своих мечтах. и о том, как «он» посмотрел на нее... Счастье длилось всего два месяца. Однажды, придя домой из школы, Нэнси увидела, что Рози нигде нет. Она бросилась к маме — та ответила, что собачка убежала: выскочила за дверь и понеслась неизвестно куда.
Нэнси бегала по улицам до вечера, кричала, звала, спрашивала прохожих, показывала фотографии — и на следующий день... и на следующий... Заходила в полицейский участок — может, кто-нибудь нашел? А может, Рози сломала лапку и сейчас умирает, одна, в каком-нибудь подвале или колодце?!
Мама даже слегка рассердилась: ну как можно так переживать из-за какой-то собачонки?! Отец молчал и хмурился, а Нэнси все продолжала плакать по ночам и цепенеть при виде колли — а вдруг это Рози?!
Лишь когда ей было шестнадцать лет, она узнала, что собаку увез отец — обратно в питомник, по просьбе матери, которую раздражало, что Нэнси уделяет Рози слишком много внимания. Да и кто будет присматривать за собакой, когда через несколько месяцев девочка уедет в закрытую школу?
Свою бабушку Нэнси почти не помнила — та умерла, когда девочке было лет пять, завещав ей фамильную драгоценность — старинный браслет с бриллиантами и изумрудами. Естественно, маленькому ребенку браслет ни к чему — Нэнси должна была его получить в тот день, когда ей исполнится шестнадцать лет.
Она и получила... на минуту. Отец торжественно вручил ей бархатную коробочку — мама тут же радостно захлопала в ладоши и воскликнула:
— Какая прелесть! Как он тебе пойдет! Только куда ты его будешь носить? Не в школу же? Давай, пусть он пока немножко поживет у меня — а потом, когда тебе понадобится, я отдам! Ну пожа-алуйста! — и, видя, что Нэнси не торопится отдавать браслет, пошутила: — У нас в семье никогда не было жадных девочек! Может, тебя в больнице подменили? — Даже чуть огорчилась...
Нэнси рассказала уже о браслете всем подругам, и обещала показать — теперь получится, что она лгунья! — И просто хотела, чтобы он был у нее, чтобы его можно было рассматривать и трогать... и, может быть, иногда надевать...
Но папа смотрел так, словно ждал от нее чего-то — и немного осуждающе: разве можно огорчать маму?!
— Да мама, конечно, возьми... — вот и все, что Нэнси удалось выдавить из себя прежде, чем, сунув матери браслет, она убежала в свою комнату.
— Ну что ты, не надо! Если ты так переживаешь из-за этого, то не надо! И не нравится вовсе мне этот браслет! Возьми, возьми! — примчалась вслед за ней со смехом мать.
И Нэнси, прекрасно понимая, чего от нее все ждут, начала уговаривать маму взять браслет и та в конце концов согласилась...
Кем она будет, Нэнси знала с детства — режиссером. Читая книгу, она всегда мысленно прикидывала, как поставила бы фильм по ней, и даже обдумывала, кто из актеров мог бы сыграть ту или иную роль, а когда смотрела фильмы — вспоминала потом тот или иной эпизод и думала, как бы она сделала его.
Отец знал об этой мечте дочери и поддерживал ее — даже, посмеиваясь, говорил, что подождет с продажей права на экранизацию своих книг: кто сможет снять фильмы по ним лучше, чем его родная дочь?! Мама не понимала и даже порой сердилась: что это за глупости?! Единственная карьера женщины — это ее семья, все остальное — лишь прикрытие для неудачниц и уродин!
Но Нэнси твердо решила: сразу после школы она поступит в колледж, за два года получит степень бакалавра искусств — и уедет учиться в Европу, ведь именно там учились ее кумиры, фильмы которых она могла смотреть десятки раз, снова и снова восхищаясь их мастерством! А заодно посмотрит мир, выучит итальянский язык, погуляет по Парижу и Риму, и многое, многое другое...
Ей было семнадцать лет, когда у отца случился инсульт. К счастью, он сохранил разум и начал мало-помалу разговаривать, шевелить руками, потом пользоваться инвалидной коляской. Но ноги, увы, не работали, хотя врачи предсказывали постепенное улучшение и через несколько лет — практически полную реабилитацию.
Лишенный возможности ездить куда-то, встречаться с людьми, Алекс Тревер чувствовал себя заброшенным и одиноким — и был рад обществу дочери. Они гуляли вместе, Нэнси часами сидела в кабинете отца и слушала, как он рассказывает о своей будущей книге или просто о чем-нибудь интересном. Было ясно, что, пока он не встанет на ноги, ей придется пожить дома, да и с колледжем лучше повременить. Ну что ж — год-два можно и подождать.
А пока...
Его звали Эрик Джонатан Фаррел Третий.
Нэнси увидела его на одном из приемов. Высокий, элегантный, со светлыми вьющимися волосами и в безупречно сидящем белом смокинге, он показался ей сказочным принцем. Когда же этот принц подошел и заговорил с ней — от волнения она чуть не потеряла сознание.
Ему было двадцать пять лет. Он только что закончил университет и вернулся в Хьюстон, чтобы работать в фирме своего отца — старинного, еще со школы, приятеля отца Нэнси. Их семьи были дружны — неудивительно, что и молодые люди быстро сблизились.
Он стал ее первым мужчиной, ее возлюбленным — человеком, с которым Нэнси мечтала прожить всю жизнь.
Но даже ему она не рассказала о том, что с некоторых пор мучило ее...
У матери всегда было много поклонников. Она посмеивалась над этим, в шутку спрашивала отца: «Смотри, мне опять прислали цветы! Надеюсь, ты не ревнуешь?» — и сама же первая заливалась смехом.
Только Нэнси знала, что отношения матери с некоторыми из них уже вышли за рамки невинного флирта. Узнала случайно: выглянула как-то из окна — и оцепенела, не поверив собственным глазам... и стал наконец ясен смысл услышанного ненароком за пару дней до того телефонного разговора.
Отцу она, конечно, ничего не сказала. Матери же говорить что-либо было бесполезно — та просто рассмеялась бы ей в лицо: «Моя маленькая глупышечка, ты опять что-то себе навоображала!»
Вскоре Нэнси было достаточно взглянуть на мать, чтобы понять, когда та возвращается с очередного свидания — в эти минуты какая-то особенно красивая и сияющая. А порой все происходило прямо в доме — как в случае с приехавшим к отцу на несколько дней представителем издательства...
