Елена - Маркосян-Каспер Гоар
Однако читатель уже, видимо, воображает, что Елену ничего, кроме мужчин, не интересовало, не волновало, не притягивало, что они и только они были единственной сутью ее жизни, смыслом существования и основой бытия… Простите, читатель, вы неправы. По крайней мере, не совсем правы. Конечно, в жизни любой нормальной женщины (вычеркнем сразу из той категории, которую мы подразумеваем под словом «норма», феминисток и лесбиянок, а также безнадежно фригидных представительниц прекрасного пола – разновидности, во многом перекрещивающиеся, кто пополняет ряды феминисток и лесбиянок, как не фригидные женщины, и разве не феминистки все или большинство лесбиянок, и не лесбиянки те из феминисток, которые не совсем лишены способности испытывать сексуальное возбуждение?), в жизни нормальной женщины мужчины занимают главное место, правда, не в одиночестве, а в комплекте с ребенком (детьми). Если попробовать подойти к проблеме математически, то окажется, что двучлен «мужчина плюс дети» занимает в среднем от пятидесяти до восьмидесяти процентов ареала женских чувств или интересов, как хотите. Попадаются, конечно, особи, для которых эта цифра возрастает чуть ли не до ста, но нет практически нормальной (подчеркнем еще раз, нормальной) женщины, для которой она упала бы ниже пятидесяти. При этом соотношение внутри самого двучлена тоже неустойчиво. При отсутствии детей упомянутый сектор ареала принадлежит мужчинам полностью, появляющийся ребенок сразу оттесняет собственного отца, отбирая у него часть до сего момента направленного на него чувства. Какую часть? Это уже зависит от конкретной женщины, от того, кинется ли она, очертя голову, в материнство, дав вытеснить прочие свои чувства на периферию, или сохранит за мужчиной достаточно пространства, предсказать развитие событий сложно, ибо обусловлено оно процессами глубинными и неопределенными. Обычно ареал достаточно стабилен, и если иной раз материнство начинает подчинять себе женщину целиком, захватывая все новые территории, надо полагать, что территории эти были предназначены ему изначально и просто заполнялись иными интересами в силу естественного закона о природе, не терпящей пустоты. Точно так же отсутствие естественных хозяев ареала приводит к расползанию иных эмоций и интересов, заполняющих его пустоту. И множество бодрых и бравых женщин, щеголяющих своим одиночеством, посвященным науке или искусству, а ныне и бизнесу, на самом деле есть некое подобие приготовленных для фокуса яиц, из которых вытянули шприцом белок и желток, и заполнили скорлупу водой.
Но оставим рассуждения о женской природе, они могут быть бесконечными, и вернемся к Елене. Так и не сумев обзавестись наследником или наследницей, она предоставила мужчинам роскошествовать на всем протяжении эмоционального поля, которое им в противном случае пришлось бы разделить с пребывающей в теории Гермионой. И однако она вовсе не относилась к тем немногим в наше время особам женского пола, интересы которых замыкаются в семейно-чувственном кругу. Сообщим читателю, что через полтора или два года после расставания с Артемом – смотря, что брать за точку отсчета, начало этого расставания или его конец, Елена успела даже защитить кандидатскую диссертацию, в основном, правда, под влиянием Аси, которая, обнаружив неожиданно своего пришельца-доктора наук в лице старшего научного сотрудника лаборатории, куда явилась с невинным намерением освоить некую электрофизиологическую методику, и безотлагательно (поскольку лет ей, естественно, было не меньше, чем Елене, и надо было не откладывать, а наверстывать) обзаведясь маленькой дочкой, продолжала тем не менее считать научные занятия столь же необходимыми, как готовку или уборку. Елена, напротив, полагала, что в медицине главное это лечить больных, а обобщать результаты дело скучное и бесполезное. Но Ася (не отрицая Елениных выводов относительно скуки и малой пользы для общества) не отставала, она колола и колола Еленино самолюбие, стимулируя его точно так же, как сама Елена иглоукалыванием тонизировала всяких астеников и импотентов, она указывала ей на однокурсниц-тупиц и сотрудниц-дебилок, давно ставших кандидатками, доцентками, старшими научными сотрудниками и тому подобное.
– Пойми, – говорила она, – это так просто, это ведь не требует ни особого ума, ни каких-либо основательных знаний, ни даже серьезного труда, это же выходит почти что само собой, вроде школьного аттестата, в диссертациях ведь главное – аккуратность оформления, а ты с детства красиво писала и рисовала, твои школьные тетради можно бы в музей отдать, а им-то больше ничего не надо, оппоненты опечатки считают, остальное их не интересует… Опечатки и банкет…
Насчет опечаток она оказалась права (возможно, с некоторым преувеличением), а с банкетом у Елены вышло нестандартно, защита ее угодила как раз на антиалкогольную компанию, которая в Армении была столь же малозаметна, как алкоголизм, а в России, где Елене согласно правилам пришлось защищать (или как говорят в народе, защищаться), разбушевалась, разлилась, как перегороженная плотиной река, и захлестнула все гипотетические накрытые столы, так что горлышки бутылок с шампанским лишь смутно виднелись на дне подобно куполам затопленных церквей в толще водохранилищ. Многотысячная очередь, вдоль которой Елене пришлось ехать с сочинского вокзала в гостиницу, где ей был забронирован номер, доказывала не тот лишь непреложный, но сугубо статистический факт, что в России живет людей в пятьдесят раз больше, чем в Армении, а на следующее утро выяснилось, что у братских народов отличается менталитет не только пролетарский, но и профессорский. Короче говоря, трясясь не столько за свою репутацию новоявленных трезвенников, сколько за партбилеты, перепуганные члены Ученого Совета избавили Торгома от расходов, за что он не преминул кратко, хоть и не очень пылко, ибо, как известно, любил банкеты, даже оплаченные из собственного кармана, поблагодарить бога и Горбачева. Правда, он наверстал свое, угостив директора Института в компании с другими видными институтскими и иными лицами, что было, в определенном смысле, оправдано, поскольку Еленина благоприобретенная научная степень явилась на свет некоим образом благодаря директорской кадровой политике. Ибо, если вы полагаете, читатель, что жены, дочери и невестки армянских высокопоставленных чиновников и богачей борются за право стать кандидатами и докторами наук, вы ошибаетесь. И коли уж, тряхнув мошной или связями, их пристраивают в заведение, подобное Институту, то лишь с целью дать им работу (вернее, место работы) престижную, но не требующую усилий и времени, необходимого для взращивания детей и заботы о мужьях и доме (почти как у спартанской царицы). А так как Институт являлся, при всем при том, научно-исследовательским, во всяком случае, носил такое гордое название, он обязан был, как и все аналогичные заведения, выполнять научные темы, поставлять статьи и диссертации, и директор нередко попросту уговаривал ту или иную сотрудницу помоложе заняться наукой (уговаривал в весьма оригинальной форме, надо заметить, «посмотри на себя в зеркало, – произносил он тоном заправского юбочника. – молодая, красивая, ну почему бы тебе не сделать кандидатскую диссертацию?»). А Елену ему и уговаривать не пришлось, начало ее научной карьере было положено самой судьбой, через пару лет после водворения в Институте она вдруг обнаружила себя в списке исполнителей научной темы по лечению некоторых суставных болезней, причем в качестве, так сказать, гвоздя программы. Здесь следует пояснить, что научные исследования в Институте (как, надо полагать, и в большинстве других подобных учреждений на обширной территории Страны Советов) представляли собой бесконечную, из года в год, из пятилетки в пятилетку, суету всего наличного состава последователей Гиппократа вокруг трех-четырех болезней. При малейшей попытке увеличить число последних издалека-сверху слышался грозный окрик: мелкотемье (чтобы понять смысл сего словесного ублюдка, надо, быть может, обратиться к понятию мелководье; хотя наверняка не скажешь, язык научных и наукоподобных трудов настолько затейлив, что простому смертному его не постигнуть, а происхождение уродцев, из которых он состоит, не смог бы объяснить никакой Дарвин). Отбросить исхоженные вдоль и поперек симптомы и синдромы и взяться за совсем уж другие, институтской наукой неизведанные, было страшновато, да и хлопотно, так что менялось в однообразном исследовательском действе лишь одно: метод лечения. Посему стоило появиться новому, неиспробованному средству, как научная часть в полном составе ринулась на него наподобие стаи коршунов и стала трепать, как курицу или что там коршуны треплют, в надежде набрать перьев, а если повезет, добыть и кусочек мяса, иначе говоря, отчитаться в выполнении научного плана еще за один год, а коли удастся, так выкроить какую-нибудь диссертацию. Конечно, на диссертационный материал охотники обычно находятся даже в таких заповедных местах, как описываемый нами Институт, но так уж вышло, что вокруг суставов возник полный вакуум, и Елене оставалось только изъявить желание или выказать готовность взяться за придание образовавшемуся в результате ее трехлетних подвигов с иглами в руках материалу необходимую форму.
