Кража в особо крупных чувствах (СИ) - Волкова Дарья

Элина рассеянным взглядом смотрела вниз. Пол. Она же собиралась мыть пол. Вчера было девять дней после смерти Валентина Самуиловича. Элина решительно не понимала всех этих численных традиций про девять, сорок и так далее дней. Но друзья и коллеги Валентина Самуиловича были настроены собраться по этому поводу. Элина не посчитала возможным препятствовать. Но натоптали вчера – ужас просто. А у нее вчера не осталось никаких сил приводить квартиру в порядок, и на кухне до сих пор громоздились горы посуды.

Ей предлагали прийти и помочь, но Элина решительно отказалась. Теперь она уже точно знает, как справляться с такими ударами, и никому не позволит лезть к ней с помощью. Сейчас есть специальные службы, которые могут приготовить все для так называемого поминального обеда на дому. Туда Элина и обратилась.

Но если с приготовлением еды вопрос решился без особых хлопот, то накрывать стол Элине пришлось самой. Одноразовую посуду она не выносила на дух, а столовых сервизов по шкафам Элина насчитала аж три штуки. Похоже, их не доставали оттуда годами, а то и десятилетиями. Когда был жив Валентин Самуилович, Элине даже в голову не приходило заглядывать в эти огромные шкафы, она ограничивалась только протиркой стеклянных дверей. А теперь… теперь это все ее.

Элина вздохнула. Ну вот. Заодно и перемоет все это богатство. Реально богатство – в одном из шкафов Элина обнаружила столовый сервиз императорского парцелинового завода – и закрыла этот шкаф от греха подальше. В другом нашлась посуда попроще. Условно попроще.

Но начать надо все же с мытья полов. Ужас, какая грязь дома. Но Элина продолжал сидеть недвижно за столом.

Женя ей свалился просто как снег на голову. И практически с порога начал рыдать. Элине пришлось усаживать его за стол, отпаивать чаем и выяснять, что же случилось. А когда выяснила – то остро встала необходимость сдерживаться и не начать орать.

Ну, какой же Женя… неумный. Даже удивительно, как у такого умного человека, как Валентин Самуилович, родился такой недалекий сын. Впрочем, Женя напуган, и понять его можно. Но подзатыльник отвесить хотелось. Исключительно в педагогических целях.

Ну, какой же дурак. Дурачок просто! Приезжал в Москву – и не решился зайти! А ведь как знать, если бы Женя зашел к отцу, то, может быть, этого страшного преступления не случилось бы. Да наверняка. А он… И отца убили, и самого Женю из-за того, что он был в это время в Москве и не зашел, подозревают непонятно в чем! Нет, то есть, понятно в чем, но это же совершенно невозможно!

Теперь мысли Элины уплыли совсем далеко от уборки. Потому что объектом ее дум стал этот большой угрюмый следователь. Петр Тихонович Тихий.

Колоритное у него имя с отчеством. И фамилия тоже не подкачала. Да и сам он весь… Рука Элины неосознанно потянулась к пачке сигарет. А щеки стали ощутимо гореть.

Нет, она вовсе не жалела о том, что поцеловала его. Это вообще глупость – жалеть о том, что сделано. Оно сделано – и все. Раз сделано – значит, так было надо.

А Элине было надо. Ей вообще теперь казалось, что ее к Петру Тихому какая-то невидимая сила подтолкнула. В принципе, даже понятно – какая.

Впервые рядом с Элиной, в непосредственной близости, появился мужчина. Даже не хотелось употреблять набившее оскомину словосочетание «настоящий мужчина». Просто мужчина.

Не мальчишка – школьник или студент, из числа тех, с кем дружила Элина в той жизни, которая была ДО. До ее раннего и внезапного сиротства. И не убеленные сединами почтенные – нет, ну не старцы, конечно… А, хотя, наверное, именно они – те, кто составлял круг общения Валентина Самуиловича, а, следовательно, и круг общения Элины тоже. Сначала были мальчишки, потом старцы. И как-то в этот период, между мальчишками и старцами, Элина повзрослела. И сама превратилась в женщину.

А тут – он. Элина никак не могла вспомнить, когда она стала замечать в следователе, который вел дело об убийстве ее мужа, мужчину. Наверное, во время допроса в его кабинете.

В их первую встречу – она помнила – Элина плакала у него на плече. Но почему-то не могла вспомнить, какой он при этом был. Только плечо его под своей щекой помнила. Большое и твердое.

А со второй встречи ей больше всего запомнились его огромные темно-синие тапки, клетчатый плед и изумительной чеканки серебряный подстаканник. Все-таки интересно, Петр Тихий в курсе, насколько это на самом деле ценная вещь?

Получается, это произошло во время третьей встречи. Когда она приходила к нему в кабинет для дачи показаний. Вот тогда Элина почувствовала… Она сначала долго не могла подобрать слово… Она знала, как общаться с мальчишками – она тушуются перед силой характера и интеллектом, исходящих от хрупкой девушки. А пожилые знакомые Валентина Самуиловича просто флиртовали с ней с неуклюжестью прошлого века.

Тихому же было плевать на ее внешность, на ее вызов, фырканье, макияж, элегантный костюм и шелковую блузку. Перед Элиной сидел человек, который, совершенно очевидно, не уступал ей ни в интеллекте, ни в силе характера, знал гораздо больше о предмете их беседы и не стеснялся на Элину давить. Был это для нее опыт совершенно новый и не слишком приятный. Элина понимала, что ведет себя как самая настоящая стерва, но он ее провоцировал! Совершено определённо провоцировал!

Уже потом, сидя дома, с холодной головой, Элина поняла, что дело было не только в провокации, но и в том, что она сама оказалась не готова к общению с человеком такого типа. С мужчиной, в котором мужского было просто через край, и при этом умным, сильным, жестким, занятым делом и только делом.

И который в упор не видел в ней женщину. А Элине впервые в жизни захотелось, чтобы эту женщину в ней увидели.

Но, с другой стороны, с чего бы ему в Элине видеть женщину? Она для него – работа.

А вот она в нем мужчину совершенно неожиданно для себя увидела. И – это, конечно, профдеформация, никак иначе, но… Она не могла не вспоминать. Не могла не обращать внимания на детали. И не могла не восхищаться. Какие у него черты лица – грубоватые, но правильные, какие идеальные широкие темные брови с едва заметным рыжеватым оттенком. Вспоминала его руки – крупные и очень красивые, видно, что мощные и сильные. И кисть руки, и запястье, сколько видно до манжеты рубашки, обильно покрыты волосками – темными, с тем же едва заметным рыжеватым отливом. Интересно, он под одеждой тоже весь волосатый? Говорят, обильная обволошенность – признак высокого уровня мужского гормона номер один – тестостерона. Наверное, в такие профессии, как у Тихого, предполагающие жесткость, даже, возможно, жестокость, и риск, идут мужчины именно с таким уровнем этого гормона. Элина хмыкнула, пытаясь вспомнить, откуда она взяла это странное слово – обволошенность. По всему выходило, что у кого-то из знакомых Валентина Самуиловича. Элина даже, кажется, слышала, как чей-то голос говорит про шерстистого носорога, который неправильно обволошен.

Ой. Ну какие же ей нелепые мысли лезут в голову. Какое Элине дело, в конце концов, похож ли Петр Тихий без одежды на шерстистого носорога или нет? Ей хватало и того, что доступно непосредственному наблюдению. Например, фигура. Она у Петра Тихого монументальная. И весь он в этой монументальности такой… такой по-настоящему мужской. Рост под два метра, плечи – такие, про которые раньше писали «косая сажень», выправка практически военная, ни намека на рыхлость, вялость, пузцо. Двигается для такого крупного мужчины ловко, уверенно, координированно.

Элина вспомнила тапки сорок пятого размера – и улыбнулась. Все же ужасно занятный тип этот Петр Тихий. Интересно, что он подумал по поводу поцелуя?

– Таки я добился от сотовиков данных! – похвастался Арсений.

– У тебя талант добывать информацию, – решил Пётр похвалить помощника.

– А то! – довольно согласился Арсений. – Файлы с расшифровками данных мобильных операторов уже у вас в компьютере.

– Это там, где миллион строчек с кучей непонятных цифр?