Моя ревность тебя погубит (СИ) - Лазаревская Лиза

Сотни людей в моём подчинении — и обычно я ни с кем не церемонюсь, не подбираю слова, не вхожу в положение. А с ней по-другому — впервые, будто боюсь ранить громким дыханием, поэтому лучше буду тренировать его или вовсе перестану дышать.

Она отправила меня в нокаут, даже не поднимая хиленькой руки.

— Я ничего не требую взамен. Разве что, — говорю я и сразу же замолкаю, чтобы немного повысить девчачий интерес.

— Что?..

— Почаще улыбайся. И доверяй мне. Пока что это сложно, но со временем ты привыкнешь.

Котёнку сложно доверять кому бы то ни было после того, как ему переломали лапы — и она точно в таком же положении, не может сразу же поверить в искренность моих намерений. Остаётся только доказывать любыми действиями, что я — надёжный мужчина, который никому не позволить её обидеть.

Чёрт, эти постоянные мысли о ней — эти непрекращающиеся мысли о ней просто обгладывают мои кости изнутри, словно стая голодных волков. В редкие моменты просветления — как сейчас — меня беспокоит нездоровый интерес к Полине. Но это беспокойство длится всего несколько минут. А потом — как и всё остальное время — вопреки всему я самолично его только увеличиваю.

Когда подъезжаю к дому Полины, плавно останавливаю машину.

— Приехали, можешь бежать.

— А ты будешь скучать? — на одном дыхании выпаливает Полина.

— Я уже по тебе скучаю, принцесса. Но я постараюсь приезжать к тебе как можно чаще. Ты же разрешишь баловать себя иногда?

— Разрешу, — отвечает она, расплываясь в смущённой, но при этом озорной улыбке. Правда улыбчивость Полины проходит слишком быстро, чтобы я успел ею насладиться. Возможно, вся причина в том, что она возвращается в эпицентр нервотрёпки.

— Чего приуныла?

— Опять мама будет ругаться, когда придёт с работы.

— Думаешь?

— Да.

— Не бойся. Мы сделаем так, что мама никогда больше ругаться не станет.

— Как это?

— Волшебники своих секретов не раскрывают.

Выхожу из машины, Полина следом, когда я открываю ей дверцу.

— Всё, беги домой. Я знаю, что ты соскучилась по папе.

— Пока, Стас, — она собирается уходить, но я останавливаю её.

— Подожди. Скажи, когда мама обычно с работы возвращается?

— Ну, обычно к половине седьмого, а почему ты спрашиваешь?

— Да нет, ничего. Просто, может справка будет готова к вечеру. Думал, заеду и ещё раз тебя увижу. Ладно, больше тебя не задерживаю. Иди домой, коротышка.

***

С чувством усталости я уже давным давно на «ты» — крепко обнявшись, мы распиваем виски и распеваем похмельные песни. Я привык к бешенному жизненному ритму — когда телефон не отлипает от уха двадцать часов в сутки, только голоса меняются на той линии. Но вот полное опустошение — такое у меня впервые (или я испытывал нечто подобное, но настолько давно, что уже и не помню). Это гадкое чувство похоже на холод — внезапный холод, который окутывает тебя в то время, как парит знойное июльское солнце. Веки стремительно тяжелеют, будто сшиваются невидимой прочной нитью. Сосуды не выдерживают столь быстрой перемены температуры.

Она хуже никотиновой зависимости, алкогольной, наркотической — она меня убивает без вреда здоровью. Я обезвожен нашей разлукой. Я сломан нашей разлукой. Я расчленён и расфасован по мусорным пакетам. Я час сплю — и полчаса сижу, думая о том, чем могу её порадовать.

Сутки напролёт она в мыслях — можно ли как-то избавиться от этого? Хотя бы на одну ночь избавиться от бессонницы — хотя бы шестьдесят секунд провести без призрачного присутствия Полины.

Можно?

Маловероятно. Вряд ли. Нет.

Делая последнюю сигаретную затяжку, захожу домой и вижу Алину. Сидит на привычном для неё месте. Курит. Тоже.

— Снова начала курить, — констатирую, подходя ближе.

Она приподнимается, чтобы встретить меня поцелуем.

— Несколько недель уже, — говорит она, выхватывая окурок из моей руки. — Если бы ты задерживался дома чуть дольше, чем на двадцать минут в день, то знал бы.

— Прости, в последнее время много работы навалилось.

— Да я всё понимаю — деньги с неба не падают. Сегодня надолго?

— Ближе к шести часам надо будет ненадолго отъехать.

— То есть сегодня почти семейный день?

— Можем считать и так.

— Надо будет выделить этот день как «охренеть какой редкий».

— Будешь язвить?

— Просто шутка.

Я присаживаюсь напротив Алины, а она встаёт из-за стола и достаёт виски из мини-бара. Наливает в стакан, после чего передаёт мне.

— Я же сказал, надо будет уехать.

— Можешь не пить.

Она становится сзади и начинать медленно массировать мне плечи.

— Какой-то ты сверх напряжённый.

— Значит, надо снять напряжение.

— Намёк поняла.

— Я прямым текстом говорю.

— Не буду противиться самому твердообрму мужчине на свете, — шепчет она мне на ухо, после чего снимает с себя платье и остаётся в шёлковом чёрном белье.

Как раз то, что мне сейчас нужно.

Одним ловким движением усаживаю Алину на дубовый стол — резко раздвигаю ей ноги и подхожу совсем вплотную. Спустя мгновение моя чёрная рубашка уже на полу, а штаны расстёгнуты. Непрерывно целую смуглую шею, оставляя на ней засосы. Хватаю копну густых тёмных волос и натягиваю на кулак, заставляя жену поднять лицо вверх. В диком порыве разрываю ткань кружевных трусов и наконец вхожу в неё, при этом закрывая глаза.

Она пытается раздвинуть ноги ещё шире и задевает стакан виски — он падает на пол и разбивается, но мне насрать на осколки.

Я продолжаю.

Провожу пальцами обеих рук по стройной спине — касаюсь бюстгальтера и силой расстёгиваю его, ломая застёжку.

— Да ты мне новое белье должен, — смеясь, говорит она и заставляет меня просто озвереть от злости.

— Замолчи, — приказываю я.

Она слушается.

Чудовищная жара заставляет нас обоих вспотеть.

Вновь целую её шею и меня начинает тошнить. Приторный аромат духов врезается в ноздри — чёрт, как же мне осточертел этот отвратный аромат. Но больше всего раздражает, что его присутствие не позволяет в полной мере представлять здесь её. Я могу заставить жену заткнуться. Я могу закрыть глаза. Но запах — выдаёт запах.

На секунду пытаюсь вспомнить как она сегодня пахла. Если не вспомнить, то хотя бы вообразить — она пахла упавшими на траву яблоками и свежезаваренным чаем. Пахла мороженным, которое умяла с утра вместо завтрака. Пахла гортензией, купленной на выходе супермаркета.

Она пахла нежностью и моей квартирой.

Вдыхаю. Ещё раз. И ещё.

Как же ты приятно пахнешь, моя принцесса. Каким же счастливыми ты меня делаешь, Полина.

Голова кружится.

Меня накрывает волна удовольствия — и я облегчённо вздыхаю, не решаясь открыть глаза.

Побудь со мной ещё немного, принцесса. Не исчезай. (Прим от автора: этот момент отредактирован и изменён. В новой версии этой главы Стас не переспал со своей женой, а хотел поговорить о разводе)

***

У меня нет ничего — абсолютно никаких данных, только приблизительное время прихода домой. Чувствую, что совсем обезумел, но позволять и дальше бедной Полине терпеть этот кошмар не могу.

Не успеваю прикурить очередную, как в правом зеркале вижу женщину, идущую в нужном мне направлении.

Часы показывают двадцать три минуты седьмого. Думаю, всё сходится. Это ли не совпадение, но больше никого нет.

Сразу же выхожу и иду ей навстречу.

— Добрый вечер.

— Добрый. Вам что-то нужно? — спокойно спрашивает она, перекладывая пакет из одной руки в другую.

— Скажите, Полина ваша дочь?

— Полина? — переспрашивает она, будто не веря своим ушам. — Да, Полина моя дочь. А что такое? Что она уже натворила? — она сразу меняется в лице — каждая мышца напрягается, глаза краснеют, дыхание учащается.

— Она ничего не натворила, но мне бы хотелось с вами кое о чём поговорить.

— О чём?

— Для начала скажите, как мне к вам обращаться?

— Вера.

— Вера, я Стас. Давайте сядем ко мне в машину.