Артем Литвинов - Пылающая комната
— Ну, как здорово я? — с гордостью спросила Виола, тяжело дыша и закрывая глаза.
— Очень эффектно, — подтвердил я.
— Ты мне обещал, помнишь? — она настаивала на том, чтобы я все-таки поцеловал ее.
Я обнял ее и крепко поцеловал в губы.
Она обхватила мою шею руками и поцеловала меня еще раз.
— Что ты будешь теперь делать? — спросила Виола.
— Провожу тебя домой. Уже поздно.
— Я не хочу домой, пойдем ко мне в гости, — она умоляюще потянула меня за руку.
— Не сегодня, дорогая, — возразил я, — мне необходимо решить один важный вопрос.
Я понял, что страшно ее обидел. И снова мне пришла в голову мысль подарить ей кольцо Харди.
— Знаешь, если все будет хорошо, — успокоил я ее, — то я подарю тебе весьма ценный подарок.
— Не хочу, — ответила она упавшим голосом, — ты же меня все равно не любишь.
— Люблю, — искренне отозвался я, — но я не могу сегодня пойти к тебе в гости, Виола.
— Когда я в школе о тебе рассказывала, мне девчонки говорили, что ты ко мне все равно не будешь серьезно относиться, а я не верила. — она тихо всхлипнула.
— Перестань, — сказал я и обнял ее, — я к тебе очень серьезно отношусь. Ты прекрасная смелая девушка. Но, пойми, я не гожусь тебе в бой-френды, у меня в жизни столько проблем, что я просто боюсь запутать в них тебя.
— А с кем ты живешь? — по-детски внезапно оживилась Виола.
— С одним человеком, моим родственником.
— Ты его боишься?
— Нет, не в этом дело. Это очень сложная история. Пойдем, я тебя отвезу домой.
Она послушно направилась со мной разыскивать метро, всю дорогу мы обсуждали с ней концерт «Ацтеков».
— Ты знаешь, — сказала она почти шепотом, когда мы сели в метро, — а он, кажется, даже испугался, когда я ему твой сверток протянула.
— Еще бы ему не испугаться, — рассмеялся я, — такое с ним небось не каждый день случается.
Мы дошли до ее дома, и она показала мне, куда выходят окна их квартиры.
— Если захочешь зайти, приходи в любое время, — разрешила она, — я маму предупрежу, и она тебя тоже пустит, правда, она дома бывает редко. — Ой, да совсем забыла тебе сказать в каком-то журнале, я его случайно видела, напечатали, что Крис собирается записать альбом с названием, таким странным — Chambre Ardente.
Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица.
— Тебе плохо, Стэн? — с тревогой спросила моя маленькая подруга, — может быть, все-таки зайдешь?
— Нет, спасибо, — ответил я, — мне пора.
Я поспешил вернуться на центральную улицу, где в пабе и должен был встретиться с Харди.
«Плоды должны быть спелыми, зрелыми и целыми», — вспомнилась мне какая-то цитата неизвестно откуда, когда я сел на тоже самое место, где мы сидели с Виолой. Пожалуй, да, я не верил, что рок-звезда появится здесь по моей просьбе. Без десяти два ночи, я оглянулся вокруг, чтобы составить себе представление о том, кто будет нас окружать и может ли быть где-нибудь поблизости фанат, который узнает в Харди своего кумира и сорвет наши переговоры. Никто из посетителей паба не вызвал у меня никаких подозрений. Какие-то бородатые любители пива, скучающие бюргеры, клиенты Генри, девушки, поджидающие компаньонов, ничего особенного. Я тупо уставился на стеклянные двери. Было три минуты третьего. «Какой же я идиот, — подумал я про себя злобно, — ведь у него сегодня был «Тяжелый день» он, небось, ширнулся и уже и думать обо всем забыл, а я сижу тут в ожидании чуда». И в это самое мгновение автоматически разомкнувшиеся стеклянные двери открыли моему взору фигуру в джинсах и ветровке. Двигаясь быстро, но ни в коем случае не резко, Харди прошел мимо столиков посетителей, даже не обративших на него внимание. Он шел прямо ко мне, с той ужасающей стремительностью, с какой движется раскаленная лава. Остановившись прямо передо мной, он бросил небрежно:
— Привет, угостишь меня?
Вероятно, эта фраза было рассчитана на то, чтобы меня смутить. Но меня это не смутило, я взял с собой деньги, отданные мне Генри с твердым намерением промотать их сегодня ночью.
Он сел напротив и, вытянув руки, положил их на стол. Его красивое лицо, которое я так и не рассмотрел хорошенько тогда в полумраке голубой комнаты, теперь показалось мне более дружелюбным и открытым. Это был человек, никогда не ставивший перед собой неразрешимых вопросов о смысле жизни и о том, что ждет всех нас на том свете, если он существует. Он жил только настоящим, ни прошлого, ни будущего для него не существовало, не то, чтобы он усилием воли заставлял себя о них не думать, нет, он просто не знал о том, что они существуют. Изматывающий образ жизни, который он вел, только-только начинал сказываться на его внешности, проявляясь в виде едва заметных линий в уголках рта и глаз.
— Что вы будете пить? — спросил я с той необходимой долей вежливости, которая по моим представлениям требовалась для сохранения субординации.
— Давай на «ты», — отрезал он повелительно, — терпеть не могу формальностей. Я сейчас развожусь с моей женой, Мерелин, она, конечно, редкая стерва, но когда мы с ней познакомились, я сразу сказал ей «Ты» и что ты думаешь? — он вопросительно посмотрел на меня и, не понижая голоса, добавил — я трахнул ее в тот же вечер.
Я не знал как мне подобало реагировать на подобную откровенность и стоило ли вообще называть это откровенностью, или принять, как должное, представив себе, что таким же точно образом он общается со своими телохранителями.
— Я пить не хочу, у меня в машине ящик шампанского, давай туда пересядем.
Перспектива сесть с ним в машину, меня не обрадовала, но я боялся, что мой отказ заставит его вообще прекратить встречу. Мы вышли из паба и сели в лимузин на заднее сидение. Шофер даже не обернулся.
— Хорошо же он выдрессирован, — подумал я про себя, — но где же телохранители?
И тут я припомнил, что рядом с лимузином стояла еще одна неброского вида машина. Вероятно, она поехала за нами, разглядеть это мне не удалось, поскольку стекла были затемнены.
— Ты Бобби не стесняйся, он ко всему привычный, — сказал Харди, положив руку мне на колено.
Я сделал вид, что ничего не заметил. Харди достал бутылку и, открыв ее, отпил примерно треть, затем он протянул мне. Я взял ее и несколько нерешительно приложился к горлышку. Харди убрал руку с моего колена, достал сзади портсигар и вынул из него сигару со сладковатым запахом. Он, как, видимо, и полагалось по этикету, закурил первым, а затем протянул ее мне. Я чувствовал себя, как на приеме у индейского вождя — одно неверное движение и получишь томагавком по затылку. От сигары меня затошнило. Но признаться, что меня тошнит от марихуаны, показалось мне унизительным. Я запил тошнотворный вкус шампанским.
