Адам Торп - Затаив дыхание
— Ладно. Хорошо, — сказал он. — Значит, ты… гм… бросаешь работу?
— Со мной все просто. Если понадоблюсь в качестве консультанта… Сегодня можно работать где угодно. Открывай офис хоть в Италии, хоть во Франции. Далее везде.
Джек кивнул. Милли всё по плечу: сядет со своим ноутбуком у щербатой стены из светлого камня, теплые солнечные блики будут играть на ее руках, ветерок принесет ароматы цветущих олеандров и полевых трав… — тимьяна… Запросто.
— Поступай, как считаешь нужным, — внезапно осипшим голосом едва слышно проговорил Джек; руки у него были по-прежнему зажаты между коленями, голова понуро склонилась, будто ожидая удара топора.
— Больше всего мне всегда хотелось спокойно жить в окружении детишек, варить им кашу и рисовый пудинг, — мечтательно сказала Милли.
Джек не успел ответить: в дверь позвонили. К его удивлению, Милли почти вскочила и чуть ли не бегом поспешила в прихожую. Такое впечатление, что у нее появился новый источник энергии: щеки разрумянились, пышные волосы упруго колышутся. Джек встал и двинулся следом; вдруг это Эдвард? — мелькнула тревожная мысль. Он пытался ускорить шаг, однако ноги его не слушались. В дверях стоял незнакомый мужчина с ярко-красным собачьим ошейником в руках.
— Это, случайно, не ваш? — тяжело дыша, спросил он. — Боюсь, я только что задавил выбежавшего на дорогу лабрадора.
Милли недоуменно обернулась к Джеку.
Мужчина был очень высокого роста и весь в черном. Вместо галстука лоскут белой ткани. Белое с красным. Викарий. Едва ощутимый запашок жженой резины. Я навсегда потерял жену, свербила мысль. Викарию-то невдомек, он уверен, что перед ним довольные жизнью супруги, владельцы богатого дома; в изысканном холле, на стене, которую сквозь открытую входную дверь не могут увидеть жадные и нечистые на руку представители нынешнего мира, висят фотографии Арта Синсабо [140]с дарственными надписями.
— У нас нет собаки, — неожиданно громко сказал Джек. — За время нашей совместной жизни мы с женой не завели ни собаки, ни кошки, ни даже золотой рыбки по имени Клифф. Только маленький коробок с прахом. Но и он пропал.
— Я тебе не жена, — прошипела Милли.
— Рано или поздно непременно заведете, — громко заверил викарий, пятясь к двери и размахивая собачьим ошейником. Крошечный колокольчик на ошейнике долго звенел поверх невнятных аккордов Лондона.
Ту ночь Джек провел в доме один; Милли уехала утешать Клаудию и возиться с малышом. Джек допоздна сидел в кабинете с наушниками на голове, прочищая себе мозги музыкой групп «Красс» и «Саксон» [141]и запивая ее остатками виски «Хайленд-Парк» двадцатипятилетней выдержки — четыре года назад, на очередное Рождество, Ричард преподнес ему эту бутылку. Выходит, напитку стукнуло двадцать девять лет. Даже виски не стоит на месте.
Наутро небо затянули грозовые тучи — в полном соответствии с похоронной церемонией, проходившей в угрюмом кирпичном крематории. Под звуки произведений покойного Роджера Гроув-Кэри, в том числе какофонических и перегруженных саксофонами «Недозволенных воспоминаний», гроб плавно опустился в невидимое жерло печи. На всех собравшихся, кроме закоренелых любителей атональной музыки, эта инфернальная сцена произвела угнетающее впечатление. На протяжении всей церемонии маленький Рикко неумолчно плакал, его крики эхом отдавались от кирпичных стен и почти заглушали звучавший в ушах Джека голос Роджера:
— А ведь когда-то ты подавал такие надежды, ублюдок несчастный!
Милли, сидевшая рядом с Клаудией, старалась ей помочь. Расположившиеся в отдалении дети Роджера от первого брака смахивали на адвокатов низкого пошиба, под стать своей тетёхе-матери. Клаудия почему-то выглядела так, будто она под кайфом. Джек, терзаемый головной болью, одиноко сидел в другой стороне зала. Происходящее казалось ему психологической пыткой, ничего подобного он в жизни не переживал. Вокруг множество знакомых — от побитых молью артрозных приверженцев атональной музыки до панкующих студенточек, но это лишь усугубляет его мучения. Каким образом Роджер сумел их тут собрать? Непостижимо. Наверно, перетрахал половину присутствующих женщин, а может, и некоторых мужчин. Джек был уверен, что на похороны придет до неприличия мало друзей и знакомых усопшего, а тут… Если бы крематорий вдруг разнесло взрывом, то с лица земли исчезло бы большинство столпов современной британской музыки, в том числе и приветливая седая дама, режиссер Радио-3. Давняя поклонница творчества Джека Миддлтона, она как-то спросила, почему он так мало пишет. В поминальных речах Роджер представал фигурой библейского масштаба — человеком мудрым и добродетельным, преобразовавшим человечество. Тоска…
Джек не навещал Роджера в больнице, но совесть его ничуть за это не грызла; нет, он просто злился на себя. Все прочие же, судя по речам, ездили к Роджеру регулярно. Многие твердили, что он очень похож на лежащего в мавзолее Ленина — да, восковая мумия, но она живее многих живых и способна издавать рык — вроде музыки «граул». Великий человек. Настоящий оригинал.
На шумные поминки Джек не остался, поехал прямиком в Хейс. Вечно перегруженная транспортом дорога с многочисленными развязками его сильно утомила, зато в доме было умиротворяюще тихо, самый воздух как будто сидел, плотно сжав губы. Джек зашел в кухню и на видавшем виды транзисторе попытался поймать Радио-3; долго крутил болтавшуюся в гнезде ручку настройки, но, не выдержав назойливого треска помех, оставил потуги. Ручка давным-давно расшаталась, а ведь Доналд может наладить приемник в считаные секунды. Почему им с Милли ни разу не пришло в голову купить родителям новый транзистор? Вечно дарили им никчемные ультрамодные безделки; старики сразу убирали их подальше, отговариваясь тем, что для них «нет места». На самом деле, эта дорогая дребедень нарушила бы сложившуюся атмосферу дома, его чистенькую, без пылинки, умопомрачительную серость эпохи 1970-х. Он помнит, как еще ребенком часами сидел в этом самом кресле, уставившись на черно-белую испытательную таблицу в надежде, что хорошенькая длинноволосая девушка внезапно оживет, линии на экране окрасятся в разные цвета, а однообразная фоновая музыка сменится буйными фантастическими созвучиями. Иногда такое случалось.
Наконец, из больницы вернулся Доналд.
— Как поживает Милли? — спросил он. — Не скучает по тебе?
— Честно говоря, наши отношения оставляют желать лучшего.
Отец кивнул, но ничего не сказал. Он принялся заваривать чай, хотя Джек предлагал свои услуги. Когда он заливал сухой чай кипятком, его рука заметно дрожала. Девонский заварочный чайник сплошь покрыт рельефным орнаментом в виде осенних листьев, закрыть его крышечкой — для отца дело очень непростое; можно подумать, что он играет на необычном ударном инструменте.
