Фред Стюарт - Блеск и будни
В завершение этого обзора приходится писать стандартные фразы о том, что произошло. Аудитория просто сошла с ума. И неловко даже упоминать об этом, но многие женщины в зале учинили бешеную вакханалию — визжали и даже падали в обморок на руки своим кавалерам. Престарелая салонная пианистка, принцесса Белгиойозо, которая несколько лет назад сумела собрать на своем вечере шесть выдающихся пианистов Европы, вбежала на сцену и бесстыдно бросилась к ногам мистера Кавана с криком «Грандиозно! Величественно! Вы божественны!» Ее примеру последовали другие представительницы женского пола, и вскоре сцена заполнилась женщинами, которые хватались за одежду и за самого подростка, пока изумленный мистер Кавана не убежал от них с разорванным фраком и чуть не сорванной с него рубашкой. Таким манером жаждущий знаменитостей Париж создал себе нового кумира. Конечно, обаяние мальчика частично объясняется его африканским происхождением: Франция заинтригована своей новой империей на черном континенте. Его удивительно привлекательная внешность также частично объясняет его возбуждающее воздействие на женщин в этот вечер.
Но было бы печально, если бы это затмило самое главное и замечательное — появление подлинно великого музыкального таланта. Даже если бы цвет его кожи был зеленый, то мне как критику все равно приятно сказать, повторяя слова герра Шумана на приеме в честь дебюта Шопена много лет назад: «Снимите шляпы, джентльмены, перед вами гений!»
Сальери.
Молодой солдат Конфедерации стоял под дождем и мочился на могилу брата.
— Зах! — взвизгнул Пинеас Уитни, торопливо выходя из задней двери дома на плантации «Феарвью», держа в руке зонтик. — Что ты делаешь, черт возьми?
— А как вы думаете, что я делаю, генерал? Писаю на могилу Клейтона, на могилу убийцы и предателя, и не собираюсь скрывать этого.
Зах застегнул ширинку своих серых брюк. Зонтика у него не было, и дождевая вода, стекавшая по его лицу, смешивалась со слезами.
Пинеас, тоже одетый в военную форму, положил руку на плечо юноши.
— Понимаю твои чувства, Зах, — заметил он, посмотрев на могилу дочери, похороненной рядом. Клейтон и Шарлотта были погребены на семейном участке. Тело Дулси отправили на плантацию «Эльвира» для похорон на негритянском кладбище для рабов, так как даже смерть не могла соединить эти две расы.
— Я любил его, генерал, — сказал Зах, глаза которого покраснели. — Он был лучшим из всех братьев на свете. — Но потом, когда он обратился… — Он поднес руку к глазам. — Проклятье, янки и без этого твари, но когда они твоего собственного брата… — Он отнял руку от глаз и посмотрел на Пинеаса. — Это янки посеяли семена сомнений в его голове, когда он учился в Принстоне. Эти проклятые аболиционисты!
— Мы должны продолжать борьбу, Зах. Мы должны драться независимо ни от чего.
— Поверьте мне, сэр, обо мне вы можете не волноваться. Я до смерти буду ненавидеть этих влюбленных в негров янки.
— Ты крепок духом, сын. Пока у нас есть такие люди, как ты, наше славное дело никогда не погибнет. Никогда.
Глава двадцать восьмая
Проработав только один день на фабрике «Белладон Текстайлз» в Мэндевиле, Адам стал поражаться выносливости детей, которые работали на хлопковых веретенах. Четырнадцать часов работы вымотали его самого, а ведь он был в расцвете сил. Как могли выдержать четырнадцать часов семилетние дети, имея всего получасовой перерыв на обед из овсяной каши и куска черствого хлеба, и не свалиться с ног, просто невероятно. Он узнал, что у многих сильно распухли колени потому, что они много часов проводили на ногах, и все это ради жалкой заработной платы в два шиллинга и шесть пенсов в неделю.
Фабрика управлялась с помощью террора и надзирателей, как и на плантациях американского Юга, командовали надсмотрщики, применяя грубую силу. В свой первый рабочий день Адам увидел Тима, хлипкого мальчика одиннадцати лет, которого жестоко избил Клифф Буртон за то, что он задремал на рабочем месте. Адам с ужасом наблюдал, как надзиратель отхлестал сыромятной кожаной плетью спину и плечи мальчика, но, не ограничившись этим, повесил на шею паренька до конца рабочего дня груз в двадцать фунтов. Адама бесило, что он не мог остановить надзирателя, так как знал, что его просто тут же уволят, в то время как он не все еще разведал. Скоро он поможет не только этому мальчику, но и другим детям.
Девочки, работавшие уборщицами, беспрерывно обмахивали машины и подметали пол, чтобы собрать пух и хлопковые волокна, поскольку от ткацких станков летели тучи хлопковых кусочков. Девочкам иногда приходилось подлезать под быстро двигавшиеся приводные ремни, чтобы собрать пух, и Адам думал, что это просто чудо, что их волосы не затягивало в машины. Уборщицы относили пух в конец цеха, где Адам сгребал его в огромные белые кучи и выносил во двор, в тяжелые металлические баки. Теперь он понимал, почему они нанимали взрослого на эту работу. Даже самый сильный мальчик не смог бы поднять тяжелый бак. Работа в парном текстильном цеху, где беспрерывно оглушающе гудели машины и где не было питьевой воды, чтобы компенсировать большое количество влаги, выделявшейся с потом, физически изматывала и умственно отупляла. Адам понял, что эти несчастные дети-рабы не только теряли свое детство и губили здоровье, но и не получали никакого образования, если не считать сильных пинков и подзатыльников. И так обращались с будущим Англии!
Условия работы на фабрике были ужасными, но общага еще хуже. В мрачном кирпичном доме за фабрикой размещались пятьдесят детей обоих полов без всяких возможностей умыться или помыться и без туалетов. Во дворе была колонка и грязный сортир на два толчка. Внутренняя часть дома представляла собой один большой зал, заполненный дешевыми койками — грязное, провонявшее, ужасное общежитие.
— Тут полно клопов, — сказал Адаму мальчик по имени Лэрри. — И мы приручаем крыс.
Адам не был ханжой, но, будучи там единственным взрослым человеком, он был потрясен отсутствием у детей застенчивости как по отношению к нему, так и друг к другу. Они так выматывались, что большинство сразу валились спать, а на следующее утро в пять часов утра фабричный гудок поднимал их, и тогда ночная смена приходила сюда спать на тех же самых грязных кроватях.
Рыжеголовый мальчуган Лэрри, койка которого стояла рядом с кроватью Адама, казался смышленым пареньком, и на вторую ночь Адам затеял с ним разговор шепотом.
— Почему ты работаешь в таком ужасном месте? — спросил Адам.
— Здесь не так плохо, — ответил мальчуган. — Там, откуда я приехал, хуже.
