Виктория Хислоп - Возвращение. Танец страсти
Она собрала коробку со своими любимыми компакт-дисками. Большую часть этой музыки Джеймс не слушал, поэтому он не будет скучать по ним. Сверху она положила несколько игрушек из своего детства, с которыми не хотела расставаться.
Соня весь день была занята, нарочно погружаясь во все эти мелочи, чтобы не давать себе отчет в своих решительных действиях. Только когда она остановилась на десять минут, чтобы сделать чай, реальность происходящего задела ее за живое. Она удалялась от жизни Джеймса. Ужасная грусть, но все же не вина. Размешивая молоко в чае, Соня оглядела кухню и поняла, что та не вызывает у нее никаких эмоций. Это всегда было место Джеймса, оно им и оставалось.
В спальне лежало еще немного вещей, которые надо было рассортировать, поэтому она поднялась по лестнице с чашкой чая. В одном она была абсолютно непреклонна — не следует брать вещи, которые не принадлежат ей. Дом останется совершенно невредимым; у нее даже не возникало желания взять их общие вещи. Мужчины редко засиживаются в одиночестве; немного подумав, она пришла к выводу, что вскоре кто-то займет ее место. Эта мысль пришла к ней в голову, когда ее взгляд упал на ювелирную шкатулку на туалетном столике. Она открыла крышку и вытащила старые ювелирные изделия, лежащие сверху. Ниже располагались выдвижные ящички, в которых лежали фамильные украшения, которые ей передала мама Джеймса, чтобы носить на официальных мероприятиях: изумрудные серьги, рубиновый кулон и довольно-таки отвратительные, но дорогие брошки. Соня вытащила их и положила в сейф, куда Джеймс всегда велел ей класть их на хранение. Она вспомнила, что в маленьком ящичке, отдельно от всех других, находилась золотая цепочка. Отец отдал ее Соне, когда умерла мама. Она нашла ее и повесила на шею. Руки тряслись, когда она застегивала ее.
Затем она отправилась навестить отца. Он выглядел, как обычно, разве что казался немного подавленным.
— Ты уверена, что поступаешь правильно? — спросил он, когда они заталкивали две коробки под кровать. — Я немного беспокоюсь за тебя.
— Я знаю, что это выглядит опрометчиво, но я никогда ни в чем еще не была так уверена, папа, — ответила Соня. — И уверяю тебя, что я все обдумала.
— Очень хорошо, дорогая. Но если что-то изменится, ты всегда можешь вернуться, ты знаешь об этом, не так ли?
Он ничего больше не сказал на эту тему.
— У меня есть кое-что для тебя, — заявил Джек, шаркающей походкой пересекая комнату. — Я думаю, ты будешь рада получить это сейчас.
Сверху на комоде лежала коричневая бумажная сумка, которую он и вручил ей.
По ее форме и весу Соня сразу же поняла, что находится внутри.
— Твоя мама никогда не решалась выбросить это, — сказал он. — Ей было бы приятно думать, что их отвезут в Гранаду.
Бумага зашелестела, когда Соня вынимала туфли. Мягкая кожа и железные набойки на носках и каблуках износились именно так, как описывал Мигель.
— Похоже, это мой размер, — сказала Соня. — Возможно, в один прекрасный день я их надену…
Какое-то время они сидели молча.
— Почему бы тебе в скором времени не приехать, папа? — спросила она, чтобы снять напряжение. Поглаживая туфли, она рассеянно говорила: — Приезжай через несколько недель. Я как раз разрешу жилищный вопрос к этому времени.
Они нежно обнялись, и Джек наблюдал, как она спускается по лестнице, пока она вовсе не исчезла.
Это был ее последний день в Лондоне; завтра она полетит в Гранаду. Она позвонила Мигелю и сказала, что возвращается.
— Я так рад, — ответил он. — Надеюсь увидеть тебя в скором времени.
Теперь осталось только написать письмо Джеймсу. Она боялась этого, но ей непременно нужно было ответить на его ультиматум и, возможно, объясниться.
Дорогой Джеймс!
Думаю, ты уже понял, каким будет мой ответ. Все очень просто: танцы для меня — смысл существования. Я не могу бросить их, это то же самое, что перестать дышать.
Я не требую от тебя, чтобы ты простил меня и принял мое решение.
Я не хочу ничего у тебя брать. Мне не нужна часть дома или процент от твоих доходов. Я думаю, единственное, что мы должны друг другу дать, — это свобода.
У адвоката есть адрес, по которому он будет отправлять мне корреспонденцию.
Желаю всего хорошего, Джеймс, и надеюсь, что со временем ты пожелаешь мне того же.
СоняОна написала несколько вариантов письма, некоторые из них были довольно длинными, но эта простая незамысловатая записка ясно выразила все, что она хотела сказать. Соня положила ее на кухонный стол. Именно сюда Джеймс первым делом направится в пятницу, когда приедет из аэропорта и захочет пить.
Она уже собрала чемодан, уложив в него любимые вещи, которые не были отданы в благотворительный магазин, и заказала такси на следующее утро.
В пять часов зазвенел будильник. Приняв душ и безупречно заправив кровать, Соня спустилась вниз. В последний раз с грустью окинув взглядом все вокруг, она протащила чемодан через порог, закрыла дверь на два оборота и опустила ключ в почтовый ящик. Она направилась к поджидавшей ее машине.
Позже тем же утром, перелетая с севера на юг, она наблюдала за меняющимся пейзажем через смотровое стекло. Она смотрела на зазубренные верхушки Пиренеев, плавно переходящих в предгорье, за которыми открывались безмерные просторы земли, теперь уже разделенные на промышленные районы. Знакомые названия — Харама, Гвадалахара, Брунете — вспыхивали в голове, но следы войны совершенно стерлись.
Когда самолет начал снижение в безоблачном небе, она подумала, как много недель ушло у мамы на то, чтобы преодолеть то же самое расстояние. Для Мерседес это были месяцы, для Сони — меньше часа. Вдалеке показалась Гранада. Когда они приземлились, сердце Сони забилось в предвкушении.
В самолете было мало людей, поэтому через несколько мгновений Соня уже стояла на верхних ступеньках и чувствовала, как андалусский бриз приятно обдувает лицо. Вскоре она шла по бетонированной площадке. От терминала ее отделяло небольшое расстояние, и она знала, что Мигель ее ждет.
Ее походка была легкой, а сердце пело.
Послесловие автора
Военный переворот, подготовленный генералом Франко в июле 1936 года, должен был стать быстрым и решительным, но вместо этого привел к трехлетней гражданской войне, полностью разорившей страну. Полмиллиона человек погибло, и столько же стали беженцами, некоторые так и не вернулись. После 1939 года сотни тысяч республиканцев продолжали томиться в тюрьмах, многих ожидали расстрел и захоронение в общей могиле. Люди, сражавшиеся против Франко, познали годы репрессий, и даже после смерти диктатора в 1975 году испанцы продолжали хранить молчание о своем прошлом.
