Адам Торп - Затаив дыхание
Он явственно ощущает тяжесть металлического аппарата, что громоздится на голове матери, боль от шурупов в собственном черепе. Он уверен, что она не умрет ни сегодня, ни завтра, ни даже на следующей неделе, что бы там ни говорил врач. Она же бабушка Яана. Мама Джека. Доналд — Яану дедушка. А Джеку — отец. Все совершенно ясно.
А он — отец Яана. Ему хочется научить мальчика хотя бы начаткам крикета. Сводить его в Музей игрушек, что в районе Бетнал-Грин, тем более что музей скоро закроют на год. Все очень просто и ясно. Но ведь он прикован к креслу. Толпящиеся вокруг растения дышат, забирают воздух и исторгают из себя совсем другие газы. Этот большущий стол из липы стоил бешеных денег, он весь в шрамах прошлой жизни, прошедших жизней. Какими неимоверными усилиями его сюда втащили.
От отсутствия Яана в груди пустота. Огромная дыра, пробитая в его грудной клетке. Чудится, что он безвольно плывет по воде, по течению, но правит им это чувство в груди. Оно тянет его на дно. Для взрывов бомб литавры ему точно не понадобятся! Взрыв прогремит в начале и завершится в конце. Миллисекунда, которая будет длиться двадцать минут. Виолончель, вторая позиция на струне до, а одновременно, чуть ли не заглушая виолончель, будут устрашающе бушевать духовые, дисканты хора мальчиков и мягкий арабский барабанчик. Все это звучит у него в ушах, пока он упорно смотрит на детский крикетный набор, и светлая деревянная бита то чернеет, то белеет — это уже шуточки зрения: глаза устали одновременно и смотреть в одну точку, и читать развертывающуюся в его голове партитуру. Она аккуратно и четко выписана чернилами, посверкивающими, как мозговая жидкость, на раскручивающихся перед его мысленным взором свитках.
В определенном смысле письмо Кайи все прояснило. С другой стороны, оно все усложнило. Джек чувствовал в себе мощные встречные потоки. В тот же вечер он позвонил в Уодхэмптон-Холл; трубку взял Ричард.
— А, это ты, Джек, — суховато сказал он. — Ты, конечно, хочешь поговорить с Миллисент.
С Миллисент?!
— Да, если можно.
— Пойду посмотрю.
Так разговаривают не с зятем, а с малознакомым и никчемным кавалером дочери. Ричард пропал минут на десять, не меньше. Время от времени Джек кричал в трубку «Алло!» Он живо представлял себе, как неторопливо и чуть прихрамывая (с недавних пор у тестя болит нога) Ричард бродит по огромному дому, изредка выходит на крыльцо и оглядывает окрестности. В трубке вроде бы послышался грачиный грай, дальний стук колотушки, забивающей столб забора, дыхание свежего сельского ветерка.
Наконец, донеслись глухие шаги, негромкий треск, и в телефоне раздался голос Ричарда:
— Алло?
— Да, Ричард. Удалось ее найти? — в сильном волнении, точно наивный подросток, добивающийся внимания девушки, спросил Джек.
— Увы, нет.
— Она что, вышла?
— Гм, по-моему, она еще не готова.
— Что значит «не готова»?
— Не готова разговаривать. Понял? — скупо ответил Ричард.
Так опытный сапер ведет себя с неразорвавшейся бомбой.
— Ричард, скажи ей, что они уехали, ладно? Уехали насовсем.
— Кто уехал?
— А что она вам рассказала?
— Ну, что между вами не все ладно. Как я понял, там замешан некий мальчуган. Но он не от Миллисент.
— Верно. Словом, скажи ей только, что они уехали к себе. Навсегда.
— Будет сделано.
Джеку показалось, что на заднем плане звучит чей-то настойчивый голос, но вряд ли это голос Милли.
— А как поживает твоя мать? — спросил Ричард, будто только что о ней вспомнил, но прозвучало это не очень убедительно.
— Довольно-таки плохо, — сказал Джек.
— Вот беда, — по-прежнему неубедительно посочувствовал Ричард. — Мне очень жаль.
Все-таки Ричард, видимо, поговорил с Милли, потому что на следующий день она вернулась домой. Джек уже целые сутки размышлял о небытии. Иначе говоря, он всерьез рассматривал смерть как более предпочтительный для него вариант, нежели жизнь; размышлял спокойно и отстраненно, будто из двух депозитных счетов выбирал тот, который принесет больше дохода. Казалось, все его существо — кровь, кости и сердце — пропитано больницей. Ему тяжко видеть страдания матери и упорную надежду отца на ее выздоровление, в то время как жизнь, жестокая и обманчивая, идет своим непредсказуемым чередом. Как-то, повинуясь неосознанному порыву, он заглянул в шкаф Милли и заметил, что коробка с прахом их погибшего ребенка исчезла. На коробке была наклейка с именем: «Макс Миддлтон». Могла бы меня спросить, подумал Джек. И почему только люди ни о чем не спрашивают? Но не ему ее винить.
Зато Кайю он вправе винить. Надо написать ей, как только он обуздает свою злость. Сначала он решил, что Кайя — женщина взбалмошная. Но, подумав, пришел к выводу, что она хотела его наказать. И ей это удалось. Не мудрено, что он крепко сердит на нее.
Он и помыслить не мог о том, чтобы повидаться или хотя бы поговорить с кем-нибудь из старых друзей — к примеру, с Ником Брадфордом или с «Горемыкой» Барнаби (Говарда нет в Лондоне, он все еще на Сицилии): его инстинктивно тянуло побыть одному. Кончилось тем, что, к собственному немалому изумлению, на следующий вечер он оказался в саду у Эдварда Кокрина, где они вдвоем стали пить шампанское.
Дело было так. В самый неподходящий момент, когда Джек в полном отчаянии сумерничал в саду, раздался звонок во входную дверь. Может, Кайя, — мелькнула абсурдная мысль.
Но это был Эдвард Кокрин.
— Здорово!
— Я занят, Эдвард.
— Мы — два сапога пара, и не думай это отрицать.
К тому времени Джек забыл, что отец Эдварда покончил с собой. Но, увидев землистую, щенячью физиономию соседа, его приплюснутый, облупившийся на солнце нос, разом вспомнил.
— С чего ты взял? Сходства маловато.
— Вот тебе мой совет: займись делом. Найди работу. Берись за любую: ухаживать за старухами, работать в «Оксфаме» [135]…
— У меня, черт возьми, есть работа, Эдвард. И за старухами я тоже ухаживаю. Хотя бы за собственной матерью.
Склонив голову набок, Эдвард уточнил:
— Я говорю про помощь чужим людям. Тогда не останется времени на всякую хрень.
— Спасибо за ценный совет, приятель.
Джек уже собрался закрыть дверь, но не тут-то было: Эдвард решительно воспротивился.
— Хочешь, барбекюшку сварганим? Только ты да я. Поплачемся друг другу в жилетку, выпьем шампусика?
— Барбекю? Если ты не в курсе, в Англии конец октября.
— Брось, у нас здесь Австралия. Жара рекордная. Не заметил, что ли? В Йоркшире народ загорает.
— Нет, в общем, не хочется.
