Маргарет Пембертон - Грехи людские
Утром, когда Элизабет проснулась, она увидела, что ее палата полна цветов.
– Это прислал ваш муж, – сказала медсестра, проверяя ее пульс. – Замечательные цветы, правда?
Да, цветы были великолепные, но Элизабет не вполне поняла, Адам или Риф послал их. Если Риф, значит, он уже знает о случившемся и возвращается в Гонконг.
– А карточки там нет? – спросила она, с трудом усаживаясь на постели.
Медсестра расплылась в улыбке и протянула Элизабет карточку. «От Адама с любовью» – было написано на ней.
Элизабет положила карточку на постель. Конечно, можно было бы сообразить, что, если бы Элен или Мей Лин сумели связаться с Рифом, он не стал бы тратить время, заказывая цветы. Он швырнул бы трубку и бросился в аэропорт. Она представила себе, как Риф за тридевять земель, в номере отеля услышит ужасную новость, и сердце ее заныло.
– О, любимый, – прошептала она. – Возвращайся поскорее, я утешу тебя. Мы утешим друг друга.
Когда пришел с обходом врач, он долго оставался в палате Элизабет, пытаясь втолковать ей, что нет никаких оснований полагать, будто она больше не сможет родить здорового ребенка. Она была признательна за эти слова, но ей сейчас не хотелось думать о еще не родившихся детях. Она оплакивала своего умершего ребенка. Когда врач ушел, она уткнулась в подушку и плакала, пока у нее хватило слез. Когда медсестры рассказали об этом доктору, он удовлетворенно кивнул. Лучше слезы, чем затаенная боль, которую иные пациенты подолгу носят в себе.
– С ней все будет хорошо, – пророчески сказал врач. – Она куда крепче, нежели кажется.
Адам пришел навестить Элизабет, как только ему это разрешили. Дежурная сестра сказала ему, что Элизабет много плакала, но что слезы – вполне естественная реакция, более того, они оказывают положительный терапевтический эффект.
– Она нуждается в покое, – добавила медсестра. – Пожалуйста, не переутомляйте ее длительным посещением.
Волосы у Элизабет были распущены по плечам. От этого она выглядела молоденькой девушкой. Она вытерла слезы, но тем не менее ее лицо оставалось очень бледным, под глазами чернели круги.
– Ты хорошо спала, дорогая? – осведомился Адам, придвигая стул поближе к койке Элизабет.
– Да. – Накануне вечером она приняла снотворное, поэтому ее сон оказался долгим и крепким. Легкая улыбка тронула ее губы. – Ты все еще в своей домашней куртке. Где же ты спал сегодня?
Он виновато улыбнулся.
– Не хотелось ехать домой, подумал, вдруг ты захочешь увидеть меня. Я спал тут неподалеку, в клубе.
– О, Адам! – сказала она, искренне тронутая его заботой. – Ты самый славный человек, какого я знаю!
Она не раз говорила это и раньше. Когда была совсем еще маленькой девочкой, когда он успокаивал ее после смерти матери. Когда они счастливо жили в «Фор Сизнз». Надежда воскресла в душе Адама.
– Дней через десять, ну, может, через пару недель тебя выпишут, – сказал он, счастливый, что вновь можно говорить об их совместных планах на будущее. – И мы сразу же могли бы отправиться в Новую Зеландию. Доктор говорит, к этому времени ты уже вполне окрепнешь.
Она ошарашено посмотрела на него.
– Извини, я что-то не вполне понимаю.
– Я увезу тебя в Новую Зеландию, там ты наберешься сил, – мягко сказал он ей.
Ее глаза расширились, во взгляде появилось новое выражение. Но прежде чем Адам понял причину этого, они услышали звуки громкого препирательства, доносившегося из-за двери.
– Сейчас там муж миссис Гарланд! – протестующе говорила медсестра. – Посещать больных так рано мы позволяем только мужьям и женам.
В ответ последовали чьи-то гневные слова, дверь распахнулась, и в этот момент Элизабет радостно воскликнула:
– Риф!!!
Ее восклицание исходило, казалось, из самой глубины души. Она протянула руки навстречу Эллиоту. Адам поспешно поднялся, явно сбитый с толку. Риф ворвался и заключил Элизабет в объятия.
Дежурная сестра вбежала следом, приговаривая:
– Только мужьям дозволяется... – Она застыла с недоуменно расширенными глазами, увидев, что Адам стоит неподвижно в стороне от постели, а его жена страстно целует мужчину, только что ворвавшегося в палату.
– Любимая! – шептал Риф, зарываясь лицом в ее волосы и прижимая к себе голову Элизабет. – Моя любимая!..
Адам как слепой направился к двери. Он только теперь понял, что означало странное выражение в глазах Элизабет в последние секунды перед появлением Эллиота. Значит, она была поражена его предложением, оно привело ее в ужас. Но ей было жаль Адама.
– Мистер Гарланд! – крикнула сестра. – Что тут происходит? Я ничего не понимаю.
Адам вышел из палаты, едва не задев медсестру плечом. Он все прекрасно понимал. Он видел лицо Бет в тот миг, когда к ней бросился Эллиот. Оно выражало такую огромную, страстную любовь, что Адам едва не задохнулся. Никогда за все годы, что они прожили вместе, никогда Элизабет не смотрела на него так. Тяжело ступая, он вышел в коридор. Наконец-то он понял: никогда, никогда она не вернется к нему! Все кончено! Навсегда!
Женщина, похожая на Юнону, бежала по коридору. Волосы падали на ее привлекательное, с высокими скулами лицо.
– Адам! О Господи... Как, все в порядке? Ты сам как? Адам!
Он позволил Элен взять себя за руку и чуть оперся на нее.
– Что случилось? – требовательно спросила она. – Что-нибудь с Элизабет? Она умерла?
Адам отрицательно покачал головой.
– Нет, – ответил он, и голос выразил его состояние: он был убит, опустошен. – Нет, Элен, она не умерла.
Элен посмотрела в сторону палаты Элизабет. Дверь туда оставалась распахнутой, и оттуда доносился громкий голос дежурной сестры:
– Говорю вам, только мужьям дозволяется навещать больных, мистер Эллиот!
– О Боже! – воскликнула Элен, поняв наконец, что происходит. Она обернулась к Адаму. – Пойдем, дорогой, – участливо сказала она. – Давай найдем какое-нибудь тихое местечко, выпьем кофе...
Он согласно кивнул. В босоножках на высоком каблуке Элен сейчас казалась на дюйм-другой выше его. Но это не имело никакого значения. В ней было что-то такое, что вносило в душу Адама успокоение. Он чувствовал, что ему приятно и совершенно необходимо присутствие Элен.
Риф настоял на том, чтобы ребенка похоронили в фамильном склепе Эллиотов. Простая, скромная церемония погребения, на которой присутствовали только Риф с Элизабет и Элен. После похорон Элизабет немного успокоилась. Риф хотел, чтобы она хорошенько отдохнула, набралась сил, но Элизабет, услышав об этом, отчаянно замотала головой. Отдыхать она не собиралась. Ведь на отдыхе голова свободна для грустных мыслей. Она хотела окунуться в работу, чтобы некогда было думать о происшедшем.
