Шугар Раутборд - Сладость мести
Кингмен, такой же красивый, несмотря на новые морщины, избороздившие его напряженное лицо, работал, склонившись над рульмановским столом, за спиной — "Садовый пруд" де Реснэ, жирное переплетение дрожащих постимпрессионистских мазков, сбоку — гладкий и кричащий, спирально уносившийся в небо Бранкузи на своей тиковой подставке.
Когда Арни, с очередной срочной миссией, вихрем вынесся из собственного кабинета, Тенди отложила на стол свой "Бик", — руки у нее по-прежнему были в непритязательных черных перчатках, которые она впервые надела в день прощания с Флинг. "Не нужно было ее знать, чтобы любить, — писала Сьюки в утреннем выпуске "Дейли сан". — Она пробудила струну в душе нации. Ее будет очень недоставать. О ней будет радостно вспоминать. Она в каждом дуновении аромата "Флинг!", а убийца ее — он будет найден и понесет заслуженное наказание. Навеки Флинг!"
Тенди молча встала, собираясь с духом, огляделась. Не было никого, да и есть ли сила, способная сейчас остановить ее? Из кабинета Арни она тихонько двинулась в личное убежище Кингмена через внутреннюю, чуть приоткрытую дверь. Кингмен даже не услышал, как Тенди, оставшаяся без наблюдения, переступила порог. Она постояла несколько мгновений, пристально рассматривая человека, которого любила и который обманул ее, хотя она целые десять лет была верна ему, как собака. Застигнутый врасплох, он какое-то время глядел на нее снизу вверх, не узнавая, а когда узнал, отмахнулся, как от неприятного воспоминания. Ему надо было закончить что-то важное.
— А, Тенди, это ты. Ты ужасно выглядишь! Как ты сюда попала? Я могу выделить тебе минуту.
Она почувствовала себя оглушенной и опустошенной. Он даже не сразу узнал ее!
— Как можешь ты продавать мою компанию? — заорала она ему в спину.
— Мою, а не твою компанию, Тенди. Сядь и заткнись. Я занят.
Занят. Он всегда был занят. Слишком занят, чтобы разговаривать с ней. Чтобы жениться на ней. Чтобы проводить с ней время не только в постели. Она отдавала ему себя всю, без остатка, лгала для него, терпела побои, даже спала с другими мужчинами, чтобы угодить ему. Была тайной любовницей его самых грязных секретов. "Я же человек, слышишь, ты, подлый эгоист? — подумала она истерично. — Ты погубил меня. Ты погубил мою подругу Энн. Использовать и выбросить на свалку — не таков ли девиз Кингмена Беддла?"
Она взглянула на его мягкий курчавый затылок. Кто-то должен его остановить, пока он точно так же не обошелся с другими людьми!
Он сломал ее жизнь. Цинично и зверски. А ведь когда-то он доверял ей самые страшные свои тайны, так безумно она его любила. Что ему стоило хоть иногда бросать ей жалкую кость — в виде отступного? Все, что от него требовалось — прикоснуться к ней. Он и коснулся, все нормалек. Любая сделка, до которой он имел касательство, становилась золотой. Любой человек, облагодетельствованный его прикосновением, превращался в ничто.
У нее никогда ничего не наладится, пока он расхаживает по земле! Она не будет чувствовать себя спокойно, пока его портретами пестрят первые страницы газет, пока он смеется с телеэкрана, пока он дурачит эту планету! Ей захотелось, чтобы он просто сгинул. А уж потом, может быть, она соберется с силами и перестанет ненавидеть его… и любить.
Тенди подняла со стойки гладкий на ощупь (даже сквозь перчатку) бронзовый шедевр Бранкузи и, собрав в правой руке всю свою силу, яростно обрушила образец современной авангардной скульптуры на затылок Кингмена Карни Эббла Беддла, оставив на нем глубокий рваный след — ни дать, ни взять жирный красный мазок с висевшего у него за спиной "Садового пруда" де Реснэ. Хруст, еще один тяжелый удар, второй, третий, это было все, на что она оказалась способна.
Кингмен издал нечеловеческий крик. Если измерять в децибелах, это были более чем скромные звуки в сравнении с воплями и ударами, обычно долетающими из его кабинета. Пальцы Беддла непроизвольно задергались, глаза до предела раскрылись, брови приподнялись — лицо приобрело выражение испуга и удивления. Тенди развернулась на своих невысоких шанелевских каблуках и в кабинете Арни спокойно расписалась в бумагах, в которых отказывалась от своего достояния.
Когда вернулся Арни, Тенди подписала еще несколько документов, и тут же один из секретарей нотариально заверил их. Выйдя из здания на солнечную площадку перед входом, она помедлила, чтобы взглянуть в фонтан, куда сбросили Флинг, кинуть в прозрачную воду несколько никелевых монеток и загадать желание. Сейчас Тенди хотелось верить, что она не убила его. На такси она добралась до Пенсильванского вокзала, села на вашингтонский поезд, а оттуда поехала в Эджмиер. Наверняка Энн поймет и одобрит. Ведь теперь все они отмщены. По крайней мере, может быть, хоть что-то удалось ей вбить в проклятую кингменовскую башку.
* * *Подобрав Другую на углу Пятой авеню, сержант Буффало Марчетти домчал ее на мотоцикле до Манхэттенского госпиталя, где в отделении реанимации лежал на контроле ее отец. Его состояние было критическим. Кинг пролежал без помощи в своем кабинете часа два, прежде чем до Арни дошло, что босс у себя. Когда Арни вошел, Кингмен в бессознательном состоянии сидел в кресле, уткнувшись залитым кровью лицом в бумаги на столе.
Буффало привык к ужасам отделения реанимации, Другая — нет. Он чувствовал, что кто-то должен быть рядом с ней. Она нуждалась в чьей-либо поддержке, чтобы вынести все это. Ведь она одна-одинешенька во всем мире. Другая была буквально потрясена, увидев своего всегда брызжущего здоровьем отца подключенным к системе искусственного дыхания — содрогающегося в конвульсивных спазмах, непроизвольно сворачивающегося в утробную позу. Пепельно-серая бледность стерла крепкий средиземноморский загар на лице динамичного и напористого магната. Он казался беспомощным и беззащитным, совершенно непохожим на мастера манипуляции, одним движением мохнатой брови повергавшего в ужас сердца противников. Теперь его пустые глаза напоминали две темные пропасти, на дне которых безжизненно трепетали остатки разбитого сознания.
Буффало Марчетти, облокотившись о стену, наблюдал, как Другая беседовала с докторами, подписывала бумаги — на случай жизни или смерти — и всю бесконечную ночь до такого же бесконечного утра звонками вызывала в отделение со всей страны специалистов, яростно сражалась за хирурга, отдельную палату, чистые простыни, за самое элементарное! Преданная дочь, Другая сделала все, что в человеческих возможностях, пытаясь вытянуть отца из этой передряги.
Когда утро просочилось сквозь узкие окна госпитального кафетерия, Другая впервые за четырнадцать с лишним часов, по настоянию Марчетти, глотнула горячего кофе. Только что потеряв мачеху и лучшую подругу, девушка отчаянно боролась за жизнь отца. Роковая звезда убийства сияла над Беддловской финансовой империей. Буффало очень беспокоился, как бы такое напряжение не сказалось на здоровье девушки. Всю ночь на его глазах она крутилась как заведенная, и только каких-нибудь два раза за ночь утомленно прикладывала голову к сильному, крепкому плечу сержанта.
