Памела Джонсон - Решающее лето
— Но, кажется, теперь все изменилось к лучшему?
— Совершенно неожиданно. И с тех пор, представь себе, все идет вполне сносно. Очевидно, Хелена все-таки вмешалась.
— Черт возьми, причем здесь Хелена?
— О, не знаю. Мне кажется, она охраняет меня.
— Что за чушь! Неужели ты серьезно веришь, что за действиями Эвана следит кто-то из потустороннего мира?
Чармиан рассмеялась.
— Ну не совсем так.
— Если бы это зависело от Хелены, она давно бы заставила его прыгнуть вниз головой в реку.
Чармиан с негодованием замахала на меня руками.
— Замолчи!
— Прости.
— Постарайся относиться к нему хорошо.
— Сделаю все, что в моих силах, — заверил я ее.
Правда, для этого особых усилий с моей стороны не потребовалось. Идеальный муж и преданнейший из сыновей не смогли бы сравниться сейчас с Эваном: он был образцом самообладания и нежности. Он почти не пил, не уединялся больше в библиотеке, и его мамаше теперь не было надобности «делить с ним его одиночество». После обеда он, миссис Шолто, Элен и я сели играть в бридж, а Чармиан читала детективный роман и слушала радио. Взгляд миссис Шолто, неотступно следовавший за сыном, светился какой-то исступленной надеждой, словно она уверовала в то, что примерное поведение Эвана будет вознаграждено неожиданным избавлением от страшного возмездия, которое его ждет. К Чармиан она была внимательна и по-матерински ласкова, разговаривала с ней тихим добрым голосом. Между ними действительно возникло нечто похожее на симпатию и взаимное уважение, но, подняв глаза от карт, я случайно перехватил взгляд Чармиан, обращенный на свекровь, и прочел в нем горький упрек, а на неподвижном, как у изваяния, лице мелькнуло жесткое выражение.
Она и Элен держались из последних сил. Они почти не разговаривали друг с другом. Они словно договорились ни во что не вмешиваться и только молча наблюдали, вместе и поочередно, днем и ночью, сменяя одна другую.
На следующий день вечером Эван предложил мне прогуляться. Мы пошли в Прайдхерст и посидели в пивной. Возвращались при ярком свете звезд. Мы говорили о политике, о моей новой работе, о замужестве Джейн Кроссмен и недавнем повышении Тома Лейпера.
Вернувшись, мы еще с часик поиграли в карты, а затем разошлись по своим комнатам.
Утром следующего дня я и Элен отправились в Прайдхерст выполнить кое-какие поручения Чармиан.
— Как ты думаешь, мы могли бы уже сейчас назначить день свадьбы? — спросил я Элен.
— Нет, пока все не кончится, — ответила она. — Сейчас я не могу.
— Разве не лучше, когда впереди тебя ждет что-то приятное? Если, разумеется, тебе это приятно?
— Я знаю, что я ужасно бессердечна, — пробормотала она. — Не думай, что я ничего не понимаю.
— Разумеется, тебе хочется свести старые счеты, — сказал я шутливо, — но справедливость прежде всего. Я не упрекаю тебя, но не кажется ли тебе…
— Я не могу назначить день, — быстро перебила она меня, — по крайней мере сейчас.
— Хорошо. Не буду больше тебе докучать. Но скажи, ты все еще меня не любишь?
— Я никогда не перестану тебя любить, — ответила Элен, — мне очень жаль, но пока ничего не изменилось. — Затем она добавила с какой-то сдержанной страстностью: — Я сказала бы тебе: «Будь терпеливым, милый», — если бы не презирала тех женщин, которые таким образом испытывают свою власть. Это отвратительно.
— Тогда я наберусь терпения, ты можешь меня об этом даже не просить.
Мы выпили кофе в довольно грязной закусочной с ситцевыми занавесками на окнах, и Элен купила торт к чаю, предварительно справившись у хозяйки, есть ли в нем хотя бы крупица сахара.
— Уверена, что нет, что бы она ни говорила, — заметила она, когда мы вышли, и, развернув торт, осторожно понюхала его.
Домой мы возвращались другой дорогой. Мы перелезли через ржавую проволочную изгородь и вошли в рощицу, ища тропинку. Мы миновали полянку, где Чармиан плакала, испугавшись безрадостного будущего, и уже подошли к забору, огораживавшему поместье Эйр; и, как вдруг Элен остановилась и обвила мою шею руками.
— Ты так добр ко мне, — прошептала она, — так добр, что мне просто стыдно! Я не заслуживаю такого отношения и недостойна такого человека, как ты.
Я постарался отшутиться, сказал, что знаю ее страсть к самобичеванию, но Элен была серьезна. Посмотрев ей в глаза, я прочел в них страх. Это он толкал ее на необъяснимые поступки, придавал ее словам подчеркнутую категоричность.
Впервые за все время я почувствовал смятение. Ее что-то мучило, но она не хотела признаться мне в этом, и я был бессилен ей помочь. Чтобы выиграть время и не дать ей почувствовать, что я догадываюсь, я поцеловал ее.
— Не мучай себя по пустякам, — сказал я. — Предоставь событиям идти своим ходом. До суда осталось недолго, если ты этого ждешь.
Вечером она играла в карты с семейством Шолто. У меня болела голова, и я рано лег, но не мог уснуть. За обедом я съел сильно наперченный плов и теперь отчаянно хотел пить. Поскольку воды в моей комнате не было (Чармиан приспособила для меня каморку на втором этаже, довольно уютную, но тесную и душную), мне дважды пришлось отправиться на поиски воды. Когда во второй раз я выходил из ванной, я услышал голоса Элен и Эвана, о чем-то тихо говоривших в коридоре.
— Вот, возьми, — услышал я голос Элен, — извини, что забыла дать тебе сразу.
После небольшой паузы раздался голос Эвана:
— Это какая-то другая, желтая.
— Нет, такая же. Мединал.
Еще пауза.
— Да? Хорошо. Значит, мне просто показалось. Спасибо. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — тихо сказала Элен. Я слышал, как скрипели половицы под ее ногами, когда она удалялась по коридору, затем послышались шаги Эвана, поднимавшегося по лестнице к себе на чердак.
Я не вспомнил бы об этом случайно услышанном разговоре в коридоре, если бы на следующий день за завтраком сам не заговорил о мучавшей меня бессоннице.
— Попробуй мединал, — посоветовала Чармиан. — Элен иногда дает мне его. И Эвану тоже.
Позднее я спросил у Элен:
— Зачем ты приучаешь его к снотворному?
Она пожала плечами.
— Это безвредно. Я даю ему одну таблетку на ночь.
После чая Эван пригласил меня в свою комнату, угостил виски и рассказал пару анекдотов.
— Время от времени надо отдыхать от этих баб. Не представляю, что бы я делал, если бы совсем был лишен мужского общества. У женщин нет чувства юмора.
И чтобы доказать, что у него оно есть, он стал показывать мне журнальчик с довольно сомнительными фотографиями.
— Это Лаванда дал мне. Черт его знает, где он их достает. — Он впервые за долгое время назвал имя человека, связывающего его с тем, что он так хотел бы забыть.
