Джанет Чарльз - Одесское счастье
Рука непроизвольно потянулась к груди за кольцом, за привычным утешением. Но талисман исчез. Боже ж ты ж мой же ж. Я наконец-то сдвинулась с места. Ведунья-то оказалась права, разве нет? Реально умный совет: избавиться от кольца, избавиться от прошлого. Что она хотела этим сказать? Что мне лучше остаться с Тристаном? А если мне нужен кто-то другой? Чем больше я размышляла, тем чаще билось сердце. «Прекрати выедать себе мозг, – приказала я себе. – Охолони хоть на минутку».
Я погладила деньги. До чего же ж приятно скользить по ним пальцами. Такой кучи наличных я не держала в руках с тех самых пор, как мы с бабулей продали старую квартиру и купили новую. Стало ясно, что надо делать. Надо попытаться наладить отношения с Тристаном. На него можно положиться. Он имеет здесь корни. Мне же хотелось быть уверенной в том, что у моего ребенка будет настоящая семья. Хотелось быть уверенной, что я из эгоизма не выбрала легкий только для себя выход из положения. Я бросила стодолларовую купюру в огонь, и пламя ее пожрало. Как же ж меня потянуло перекидать все бумажки в камин и посмотреть, как они становятся пеплом. Посмотреть, как они превращаются в ничто. Вспыхивают, местами чернеют, распадаются, ошметками мечутся в языках огня, сыплют искрами и исчезают. Самое время уничтожить все напоминания о Владе. Я продала его кольцо, осталось избавиться от вырученных денег. А как по-другому освободиться? Я подбросила прожорливому пламени еще одну купюру. И еще одну, и еще.
Рука потянулась к животу. Дурь все это. Вхолостую, задаром, зазря. Часть Влада завсегда теперь будет со мной. «Главное, не пори горячку». Я вспомнила Оксанины слова и постаралась взять в себя в руки. Постаралась обуздать шальную потребность своими глазами посмотреть, как горит мое будущее и прошлое. Бросила еще одну сотню в огонь, и еще.
Руки чесались кому-нибудь позвонить. Я сняла телефонную трубку.
Бабуля сказала бы: «Оставайся». Джейн сказала бы: «Уходи». Дэвид сказал бы: «Беги со всех ног». Влад сказал бы: «Возвращайся домой». Тетя Валя сказала бы: «Поспешай с промедлением». Молли сказала бы: «Тристан хороший добытчик». Но это должно быть мое желание. Моя жизнь. Мой выбор. Я положила трубку.
Глава 24
«Дорогой Тристан, я...»
Так уж совпало, что наши с Тристаном отношения, начавшись с письма, письмом же и заканчивались. Пусть это трусость с моей стороны, но я решила слинять из Эмерсона точно так же, как из Одессы: тихой сапой. На этот раз даже бабуле ничего не сказала.
Чемодан стоял у порога. Тристан был на работе, и я не собиралась его дожидаться ради бестолкового прости-прощай. Хватит разговоры разговаривать! Прощай шанец поиметь вид на жительство через брак с американцем, но терпение ж не резиновое, и оно таки лопнуло. Наверняка существует какой-то другой путь к полному счастью, и я нацелилась его отыскать.
Стоя у кухонного стола, я ломала голову над окончательным письмом.
«Дорогой Тристан, я пыталась.
(Мама дорогая, как же ж я пыталась).
И ты тоже пытался. Я знаю. Но мы с тобой просто-напросто совсем разные. У нас совсем разные цели».
Можно было и дальше препарировать наши отношения, но не хотелось ронять в него мысль, будто я даю ему шанс что-то исправить.
«Дорогой Тристан, прости».
Нет. Дико надоело извиняться, и через мое раздражение листок разлетелся в клочья.
«Дорогой Тристан, ты придурок».
Слишком прямолинейно.
«Дорогой Тристан, я горожанка, одесситка, а ты – деревенщина».
Слишком самонадеянно.
«Тристан, у нас с тобой ничего не вышло. Я отчаливаю».
Слишком по-американски. Опаньки! Как раз то, что надо. Я оставила этот вариант. Припомнив, сколько Тристан на меня истратил, я отсчитала сумму, покрывавшую мой билет на самолет плюс телефонные счета, и положила купюры на стол рядом с запиской и обручальным кольцом. Сами понимаете, долг платежом красен.
Всю дорогу в автобусе до Сан-Франциско я словно прочухивалась от долгого сна. От наркоза. В кои-то веки я что-то чувствовала. В первую очередь облегчение. Облегчение оттого, что сбежала, что не увижу больше постылого Тристана, что возвращаюсь в тот мир, которому принадлежу, что наконец-то приняла решение. И радостное предвкушение. Предвкушение всего, что меня спереди дожидалось: новая работа, новая квартира, новая жизнь, новая свобода. Радость-то какая – обратно оказаться в городе, где имеются театры, галереи, книжные магазины, музеи, библиотеки и толпы людей. Счастье. Полное счастье. Но все же… меня угрызала тревога: а ну как муж найдет способ порушить мои планы, кинется вдогонку меня преследовать. Казалось, я вырвалась из тюрьмы, отсидев всего год из положенных пятидесяти лет. Теперь он мог меня выследить и снова вернуть в застенок.
Выйдя из автобуса, я украдкой огляделась по сторонам, почти не сомневаясь, что Тристан уже караулит меня, чтобы забрать обратно в Эмерсон. Вместо этого заждавшийся Джонотан отвез меня к себе домой на Рашн-Хилл. (Русским духом там и не пахло.) Он приготовил для нас ужин, а пока я накрывала на стол, занял позицию у меня за спиной и провел руками по моим волосам.
– Ты красивая, – выдохнул он и прикусил губами мою мочку.
– Я беременная.
Выплюнув мое ухо, Джонотан отскочил на добрых три шага. Я покатывалась со смеху, пока он не выдавил кислую улыбку. Мужчины приударяли за мной не год и не два. Знай я, как эффективно их отпугивает беременность, воспользовалась бы этой отговоркой гораздо, гораздо раньше.
* * * * *
Поначалу я дрейфила выходить из квартиры: боялась, что Тристан найдет меня и завернет. Неважно, в Сан-Франциско или в Эмерсоне, у себя в голове я по-любому оставалась его пленницей. То и дело выглядывала из окна и гадала, безопасно ли снаружи и не засел ли он где-то поблизости.
– Не глупи, – сказал Джоно. – Пойдем, перекусим.
Но я и не думала трогаться с места.
Тогда он достал страшную маску, в каких придуриваются на Хэллоуин.
– Пойдем. Можешь надеть вот это.
– Он так просто меня не отпустит. И у него есть оружие.
Джоно отбросил маску и заказал китайскую еду с доставкой.
* * * * *
Я продолжала изучать «Кроникл» в поисках жилья и работы, размышляя над тем, как бы устроиться в «Аргонавт». Не меняя заведенного распорядка, я позвонила бабуле в субботу утром, по ее времени – вечером. Нас разделяли десять часовых поясов, два континента и океан. Плюс вся та правда, которую я от нее таила, непреодолимой пропастью пролегла между нами – пропастью еще глубже и темней, чем морские пучины. Язык не поворачивался рассказать, в какую западню я угодила. Беременная. Без пяти минут разведенная. Безработная. Без вида на жительство.
